На кухне пахло недопитым кофе, капустной драмой и чем-то родным, давно забытым. Дима, всё такой же высокий, с вечно мятой майкой и взглядом школьного отличника, который по пьяни списал контрольную у двоечника, стоял на пороге. Улыбка — в пол-лица. За плечами — сумка, в глазах — азарт.
— Ты вовремя, — сказала Анна и присела обратно на табурет, будто снова стала девчонкой.
— Я знаю. Я же не просто брат, я как пожарный. Меня вызывают, когда горит. Только не дом — мозги.
— Не звала я тебя.
— А я сам приехал. Сергею написал, тот слил всё с потрохами. Сказал: «Хоть кто-то пусть с ней поговорит». Я подумал, раз муж в кусты, то брат в атаку.
Анна фыркнула:
— Ну спасибо, теперь я окончательно чувствую себя проблемой.
— Не проблема, а гордость семьи, — Дима подошёл и обнял её. — Даже мама с тобой не спорит, она просто тебя тихо боится.
— Ага. Особенно после сегодняшнего.
Анна коротко рассказала всё, что произошло: про «наследство с прицепом», про плесень и манифест свекрови. Дима слушал молча, с тем выражением лица, с каким хирурги смотрят на гангрену: с сочувствием и холодной решимостью.
— Значит, она всерьёз считает, что может отдать квартиру сыну, если тот разведётся?
— Да. И с таким выражением лица, как будто подписывает приговор. Или завещание. Или оба сразу.
— А Сергей?
— Стоял, молчал. Потом выбрал меня. Но не то чтобы с радостью. Скорее, с тоской. Знаешь, как будто ему надо было выбрать между заплесневелыми огурцами и недожаренной котлетой. А вкусного ничего не предложили.
Дима вздохнул, достал из сумки бутылку вина.
— Это на вечер. А на утро — у меня вопрос: ты серьёзно хочешь, чтобы она продолжала ходить сюда, как на дежурство?
— Конечно, нет. Но она — его мать.
— А ты — человек. А ещё у тебя есть брат. Так вот, я тут надолго.
Анна посмотрела на него с недоверием.
— У тебя же работа…
— Отпуск. И тётка, которой пора напомнить, что у этого дома есть не только входная дверь, но и выход.
На следующее утро Мария Николаевна появилась в новом плаще — как разведчица, вернувшаяся на вражескую территорию.
— О, а это что за новый ухажёр? — с прищуром посмотрела она на Диму.
— А это тот, кто и в отличие от вас, имеет долю в этой квартире, — добродушно ответил он, — И не пытается манипулировать семьёй, прикрываясь вареньем.
— Слышь ты, долговязый. Я, между прочим, мать!
— Да хоть бабушка Снежная. Закон один. Квартира — Аннина и моя. А вы, Мария Николаевна, гость. Ведите себя, как гость. Или выход там, где вход.
Анна наблюдала, как мать её мужа впервые за всё время побледнела не от обиды, а от злости. Губы её задрожали, как желе на празднике, где никто не ел десерта.
— Сергей знает, что ты так со мной разговариваешь?
— Конечно. Я даже распечатку ему передам. С видео. Можем на память оставить.
— Ты кто такой вообще?! Ты в нашей семье никто!
Дима подошёл ближе. Спокойно, не повышая голоса.
— Я — тот, кто был рядом, когда Анна ночами рыдала после ваших «мудрых советов». Кто помогал ей с ипотекой, когда ваш сын забыл пин-код от карты. Кто отвозил их в роддом, потому что Сергей опять «работал». Я — её семья. Настоящая.
Анна покраснела и отвернулась. Слишком многое всплыло.
— Вы все с ума посходили, — прошипела Мария Николаевна, схватила сумку, — А ты, Сергей! — рявкнула она, повернувшись к нему, — Ты вообще мужчина? Или…
— Мама, хватит, — тихо сказал Сергей. — Всё, хватит. Дима прав. Ты перегибаешь.
— Я перегибаю?! Это я перегибаю?! Я тебя растила одна! Ты у меня на шее сидел, как камень, а теперь ты защищаешь ЭТО?!
Анна не выдержала:
— Это — твоя невестка. И мать твоего внука. Если уж на то пошло.
Мария Николаевна посмотрела на всех троих, как на заговорщиков. Глаза сверкали, руки дрожали. Она была как человек, который держал крепость двадцать лет, а теперь понял, что внутри давно живут другие.
— Ладно, — сказала она наконец, медленно и глухо. — Хорошо. Я ухожу. Но запомните: потом не прибегайте ко мне, когда у вас всё рухнет.
— Не переживай, — сказал Дима с ухмылкой. — Мы рухнем в Подольске, в твоей квартире. Если разрешишь, конечно.
Она ушла. Сумка стучала о ступеньки, как барабан отступающей армии.
Сергей сел в кресло, будто его кто-то сбил.
— Вы оба — ненормальные, — выдохнул он.
— А ты — бесхребетный, — отрезал Дима.
— Да пошёл ты!
— Пойду, конечно. Но не раньше, чем мы с Анной поговорим без тебя. У вас тут накопилось.
Анна стояла у окна. Внешне спокойная, внутри — будто лопнула труба на пятьдесят атмосферах.
— Ну что, сестра, — сказал Дима, подходя ближе. — Пора разбираться. Пока она ушла, а он не передумал.
— А если он передумает?
— Тогда ты узнаешь, что бывает, когда родные тебя не только любят — но и защищают.
Сергей стоял у раковины и тер чашку. Уже третий раз. Пена давно ушла, но он продолжал тереть, как будто пытался выскрести не грязь, а собственное безволие.
Анна молча нарезала помидоры. Острым ножом. Без спешки, с точностью хирурга. Каждый срез был как аргумент: хлёсткий, тонкий, неизбежный.
Дима сидел за столом, откинувшись на спинку стула и жевал яблоко, как зритель в первом ряду. Он понимал, что финал близок. А быть свидетелем чужого крушения — это, конечно, гадко, но чертовски занимательно.
— Значит, ты всё-таки решил сдать, — бросила Анна, даже не глядя на мужа.
— Я ничего не сдавал, — пробурчал тот. — Просто… это всё зашло слишком далеко.
— Серьёзно? Вот так «просто»? Ты стоял в углу, пока она пыталась устроить мне вынос тела! А теперь «слишком далеко»? Ты бы хоть маршрут уточнил — куда мы, по-твоему, зашли?
— Я не хотел войны…
— Ты не хотел войны, — передразнила она. — Прекрасно. А я не хотела быть разведённой тряпкой в тридцать с хвостом, без мужской поддержки и с матерью, которая считает меня чужой в собственной квартире. Но вот мы и здесь. Добро пожаловать!
Сергей сжал пальцами край раковины, будто хотел вдавить металл. Глаза налились тревогой. Или злостью. Или страхом.
— Я тебя люблю, Ань.
— Ты любишь ощущение, что всё стабильно. Что кто-то тебя кормит, кто-то гладит, кто-то выслушивает. А я? Я тебе кто?
Он повернулся. Смотрел синими глазами, которые когда-то казались ей бездонными. Теперь — просто мутные.
— Ты — моя жена.
— Была, — отрезала она. — Завтра подаю. Всё. Я устала. Я не хочу жить между ней и тобой. Сама с собой мне проще. По крайней мере, не будет того, кто по ночам будет шептать: «Ну не злись на маму, она же старается».
В этот момент дверь хлопнула. Вошла Мария Николаевна. Без предупреждения. Как всегда. Как к себе домой. Хотя, по документам — нет.
— Я слышала, вы тут снова делите наследство, — произнесла она с ледяной улыбкой. — Ну что, развелись уже, птенчики?
— Ты вовремя, мама, — с горечью сказал Сергей. — Как всегда, прямо в эпицентр.
— А я и не уходила. Я просто наблюдала. И знаете что? — Она поставила на стол пакет. — Вот вам ключи от Подольска. Забирайте. Делайте с этой развалиной что хотите. Я решила завещать всё Катеньке.
Наступила тишина. Холодная, звенящая, как в морге.
— Какой ещё Катеньке? — Анна подняла бровь.
— Моей племяннице. Сестрица у меня есть. Живёт в Саратове. Катенька — её дочка. Хорошая девочка, не то что…
— Не то что кто?! — Анна резко встала. — Давайте, скажите вслух! Я — не хорошая девочка?! Потому что не слушаюсь?! Потому что не готова всю жизнь ползать перед вами на брюхе?!
— Потому что ты змея! — заорала Мария Николаевна, — Ты вцепилась в моего сына когтями, настроила против меня, втёрлась в доверие, а теперь ещё и брата своего подсадила сюда! Это что, операция «перехват имущества»?!
— Какое имущество, мать вашу?! — впервые за долгое время рявкнул Дима, поднимаясь. — Вы слышите себя?! Вы себя вообще видели? Вы носитесь с этим Подольском, как с трофеем, а у самой под носом — сын с гнильцой и жена на грани нервного!
— Кто ты такой, чтоб рот открывать?! — Мария Николаевна перешла в ор. — Ты! Дармоед! Ты здесь никто! Понаехал с яблоками своими! Живёшь за счёт сестры! И всё лезешь, лезешь!
— Да я больше для неё сделал, чем вы за десять лет с вареньем и нравоучениями! — кричал Дима, сжав кулаки.
— Да пошли вы все! — закричал Сергей, вытирая лицо. — Все! Я больше не могу! Хватит!
Он хлопнул дверью в комнату, оставив троих на кухне. Все трое молчали.
— А ты гордись, — прошипела свекровь. — Развалила семью.
— Она уже была развалена, — спокойно ответила Анна. — Ты просто была последним гвоздём в крышке.
— Ты думаешь, ты победила? — прошипела Мария. — Да у тебя теперь ни мужа, ни квартиры нормальной, ни будущего!
— Зато есть свобода. И тихие вечера. И брат, который за меня встанет.
— Вы что, теперь с братом жить будете? Фу. Господи. Вас даже обсуждать противно.
— Обсуждать не обязательно, — Дима поднёс к её лицу телефон. — Просто подпишитесь, что вы добровольно отказались от участия в квартире. Для порядка. Чтоб не пришлось через суд. Мы же цивилизованные люди?
— Никогда! — закричала она. — Вы меня уничтожите, но я не подпишу!
— Хорошо. — Он пожал плечами. — Тогда через суд. Публично. С историей про подольские углы, угрозы, высказывания. У меня всё записано. Я технарь. У нас память надёжная.
Мария Николаевна побледнела. Потом побагровела. Потом — села прямо на табурет.
Сергей вышел из комнаты с вещами. Молча. Бросил взгляд на всех. И сказал, не глядя на мать:
— Мы с Анной разведёмся. Я решил. Но с тобой я больше не общаюсь. Никогда.
Мария открыла рот. Потом — захлопнула. И просто выскочила из квартиры. Как вихрь. С хлопком двери.
В кухне повисла тишина. Опять. Но другая. Чистая.
Анна села. Глаза — пустые. Но внутри что-то дрогнуло. И сломалось. Или, может быть, наконец-то выпрямилось.
— Ну вот и всё, — тихо сказала она.
— Нет, — улыбнулся Дима. — Вот теперь всё начинается.
И он налил ей вина. Полный бокал. Без повода. Просто за свободу. За горький финал, который оказался началом.