Алёна, задумавшись, сидела за столом на кухне и рассеянно помешивала чай ложкой. Из соседней комнаты доносился приглушённый голос Максима, укладывающего сына. Но даже этот спокойный, привычный шум не мог заглушить голос Лидии Петровны, который эхом отдавался в её голове.
Как можно так говорить? Алёна старалась не принимать близко к сердцу, но за последние месяцы старушка окончательно превратила их жизнь в кош мар.
Два года назад это казалось разумным решением. Вложить силы и терпение в уход за пожилым человеком, получить в будущем свою крышу над головой… Это был выход. Тогда никто не думал, что благополучная сделка превратится в затяжное испытание.
Алёна закрыла глаза.
Два года.
Двести сорок недель.
Тысячи дней, наполненных подозрениями, упрёками, бесконечным ожиданием нового скандала.
Ей было 29. У неё был муж, сын. Но у неё не было своего жилья. Только аренда, временные стены, чужие квартиры, которые никогда не станут по-настоящему своими.
Алёна с Максимом ухаживали за 87-летней старушкой, которая, по сути, была им чужой. Не бабушка, не родственница. Просто пожилой человек, с которым они заключили пожизненный договор ренты. Когда-то это казалось удачей.
Теперь это стало ловушкой.
***
Когда Алёна впервые зашла в эту квартиру, ей показалось, что Лидия Петровна очень добрая и приветливая.
— Заходи, милая, не стесняйся, — сказала она тёплым, чуть хриплым голосом, словно за долгие годы устала говорить сама с собой. —Хорошо, что ты тут.
Алёна заставила себя улыбнуться. Это казалось хорошим началом.
В первое время всё действительно выглядело многообещающе. Супруги сняли квартиру в соседнем доме и по очереди навещали пожилую женщину. Лидия Петровна всегда встречала их тепло, спрашивала, как у них дела, интересовалась ребёнком.
Но вскоре начали проявляться странности. Сначала это были мелочи.
Однажды Алёна принесла творог, как просила старушка. Но на следующий день, когда она пришла вновь, настроение Лидии Петровны резко изменилось. Она смотрела на Алёну сердито и недовольно, постукивая старой деревянной ложкой по краю стола, словно вынося строгий приговор.
— Опять забыла купить творог? Ты что, не видишь, как мне плохо? — голос дрожал, но не от слабости, а от с трудом скрываемого раздражения.
Алёна замерла, украдкой поглядывая в сторону холодильника.
— Так я вчера приносила…
Лидия Петровна дёрнула плечом, глаза её сузились.
— Не было никакого творога! Не ври мне! — вспыхнула старушка, сжав ложку так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Тебе лишь бы обмануть старую женщину!
Алёна вздохнула, шагнула к холодильнику, открыла дверцу.
Полки были заставлены аккуратно разложенными продуктами. Вот молоко, рядом яйца, за ними контейнер с вчерашним супом. А вот и он – творог, нетронутый, в плотной упаковке.
— Вот же он, — Алёна взяла пачку и повернулась к Лидии Петровне.
Но та уже смотрела не на творог. Она смотрела в сторону окна, её губы беззвучно шевелились. Потом она медленно перевела взгляд на Алёну и нахмурилась.
— Наверное, Максим купил. Он у вас парень хозяйственный, не то, что ты.
Алёна посмотрела на бабушку, но та уже рассеянно ковыряла угол скатерти, словно ничего не произошло.
Она закрыла холодильник.
В груди неприятно шевельнулось что-то тяжёлое. Она ещё не знала, что этот случай – только начало.
***
С каждым днём становилось хуже. Вспышки раздражения сменялись периодами странной доброжелательности. Иногда Лидия Петровна называла Алёну своей дочерью. Иногда — чужой, воровкой.
Однажды Алёна пришла вечером и нашла старушку плачущей. Лампа у изголовья кровати освещала её лицо, и она заметила, что глаза у старушки были опухшими, красными.
— Что случилось? — Алёна присела рядом, осторожно коснувшись дряблой руки.
— Украли у меня золото, — старушка всхлипнула. — Все мои украшения, все, что от мужа осталось. Ты их видела? Ты брала?
Алёна почувствовала, как внутри всё сжалось. Она уже знала, что у Лидии Петровны не было никакого золота.
— Нет, конечно. Давайте поищем вместе?
Старушка вскинула на неё подозрительный взгляд. На секунду её лицо вытянулось, губы поджались.
— А ты что так быстро согласилась? — она сузила глаза. — Может, потому что знаешь, где оно?
Алёна на мгновение онемела. Лидия Петровна смотрела на неё настороженно, с испугом — будто её загнали в угол, и она готовилась защищаться.
— Нет, Лидия Петровна, я просто хочу помочь, — спокойно сказала Алёна и опустила глаза. Она понимала: стоит ей проявить раздражение или начать спорить, старушка тут же увидит в этом подтверждение своих подозрений.
Они перерыли всю квартиру. Алёна аккуратно поднимала вещи, проверяла ящики, искала в шкафу, где висели платья, которым было не меньше пятидесяти лет. Лидия Петровна копалась в постельном белье, что-то бормоча себе под нос. В какой-то момент она замерла, посмотрела в одну точку, затем снова принялась рыться в подушках.
Через полчаса Алёна нашла старый медальон под подушкой бабушки. Простенький, с потёртой цепочкой. Она осторожно взяла его в руки и повернулась к Лидии Петровне.
— Вот же он, — мягко сказала она.
Старушка посмотрела на находку, нахмурилась. В комнате воцарилась тишина, слышно было только, как слабо тикают старые часы на стене.
— Не может быть… — пробормотала она. — Это не моё.
Алёна судорожно выдохнула. Она чувствовала, как заканчивается терпение.
Лидия Петровна отвернулась, ссутулившись ещё больше. Взгляд её был потухшим, отрешённым. Будто всё происходящее уже не имело значения. Будто она забыла, что ещё минуту назад плакала, обвиняла, искала. Алёна сжала в пальцах холодный медальон. Она не знала, что сказать.
И что хуже — не знала, поможет ли вообще что-то.
***
А потом начались вспышки гнева.
Мысль о том, чтобы оставить бабушку, преследовала Алёну все чаще. Но она же обещала. Она подписала договор. Да и просто по-человечески — как можно бросить человека, который стал почти родным?
Но, с другой стороны, это был не уход за пожилым родственником из любви и привязанности. Это была сделка. Они дали слово, но и Лидия Петровна должна была соблюдать свою часть договора: принять их помощь и довериться. Вместо этого старушка испытывала их терпение, унижала, мучила подозрениями.
Иногда Лене казалось, что бабушка не просто теряет память. Она осознанно ищет способы сделать их жизнь невыносимой, выматывала их, проверяла, насколько далеко они готовы зайти.
Каждый вечер Алёна задавалась одним и тем же вопросом: неужели они действительно похожи на хищников, ждущих добычу? Ведь они просто хотели жить спокойно, в своём доме. Не скитаться, не бояться, что завтра хозяева съёмной квартиры поднимут цену или попросят освободить жильё. Но чем дальше, тем сильнее крепло желание всё бросить.
Максим тоже был на грани. Он приходил к бабушке по вечерам, помогал по дому, менял лампочки, покупал лекарства. А в ответ слышал: «Приживалки! Вы тут всё планируете, как меня извести! Но я вам не по зубам! Думаешь, я не вижу, как ты ждешь, когда я по мру? Вам только квартиру мою подавай!»
Позже, лёжа в постели, Алёна шёпотом спросила мужа:
— Может, ну его? Возьмём ипотеку? Найдём другой выход? Каждый день слышать оскорбления и упрёки? Я больше не могу, Максим!
Он молчал. Алёна знала, что ему тоже было тяжело, но уходить он не хотел.
— Мы столько вложили… — наконец выдохнул он. — Если уйдём, это будет просто… зря.
Алёна горько усмехнулась. Вот оно. Он боялся, что потраченное время и силы окажутся напрасными.
— Значит, будем терпеть, да? Пока не сойдём с ума? Пока она нас окончательно не сломает?
Максим долго молчал. Его дыхание было тяжёлым, прерывистым. Он лежал на спине, глядя в потолок, и пальцами машинально водил по гладкой простыне. Потом он медленно перевёл взгляд на Алёну, сжал её ладонь в своей.
— Давай ещё попробуем, — наконец сказал он. — Чуть-чуть.
Алёна закрыла глаза.
А внутри разрасталась тревога.
***
Алёна сидела на кухне, устало глядя в телефон. Бабушка не отвечала. Уже двадцать минут подряд она набирала её номер, но в трубке звучали только короткие гудки.
— Максим, что-то не так, — бросила она, уже натягивая куртку. — Она всегда берёт трубку.
Максим нахмурился, но ничего не сказал. Алёна уже мчалась по лестнице вверх, пропуская лифт — тот двигался слишком медленно. Подбежав к двери, она потянула за ручку. Открыто.
Она шагнула внутрь — и её ударило в нос. Запах газа. Тяжёлый, удушающий, липкий.
Алёна замерла на секунду, а потом, не раздумывая, бросилась на кухню. Плита была включена, с одной конфорки шипело невидимое облако опасности. Рука дрогнула, когда она перекрывала газ, а потом, задыхаясь, распахнула окно. Свежий воздух ворвался в комнату, разгоняя яд.
— Лидия Петровна! — голос Алёны дрожал. Она бросилась в комнату.
Старушка лежала на полу, неподвижная, скрюченная.
Алёна замерла, сердце застучало в висках.
— Бабушка! — она рухнула на колени, схватила её за плечи, стала трясти. — Бабушка, очнитесь!
На миг показалось, что всё кончено. Холодок пробежал по коже. Но вдруг дряблые веки дрогнули. Глаза Лидии Петровны открылись. И в этих глазах была не слабость, не растерянность — нет. Они блестели лукавством.
— Что, обрадовалась? — её голос был слабым, но в нём слышалась насмешка. — Думала, всё? Дождалась?
Алёна отшатнулась.
— Вы… что?..
Старушка усмехнулась.
— Хотела избавиться от меня, да? Газа надышалась, а всё живу. Эх, не вышло у тебя, Катенька.
Алёна застыла. Катенька? Бабушка уже давно так её не называла. Или вообще никогда. Но даже не это было страшно. Страшно было то, как она говорила. Спокойно. Зло. Как будто уже давно приняла своё собственное решение: Алёна — вра г.
— Лидия Петровна, — голос Алёны осип. — Я бы никогда…
— Все вы одинаковые. Ждёте, когда я по мру. Но я вас переживу. Вот увидишь.
Алёна медленно поднялась. В комнате было душно, даже несмотря на открытое окно. Голова шла кругом. Запах газа ещё не выветрился, и вместе с ним что-то навсегда изменилось.
Это была последняя капля.
***
Дома Максим увидел её лицо и понял всё без слов. Он молча убрал с дивана плед, жестом приглашая её сесть. Алёна опустилась, будто силы окончательно покинули её. Горло стягивало, в груди застрял глухой ком. Хотелось просто закрыть глаза и исчезнуть хотя бы на минуту, но Максим уже присел рядом и осторожно обнял её за плечи. Его рука была тёплой, надёжной.
— Что будем делать? — спросил он негромко.
Алёна сделала глубокий вдох, потом ещё один. Воздух в комнате был тёплым, пахло супом и привычной домашней уютной пылью. Это был их дом. Хоть и временный, но настоящий.
— Уезжаем, — наконец сказала она. Голос охрип, но в нем звучала уверенность. — Возьмём ипотеку, будем работать, будем справляться. Но я больше не могу, Максим.
Он молча кивнул. Она увидела, как у него дёрнулся уголок губ — будто он хотел что-то сказать, но сдержался. И всё же в его глазах было облегчение. Он тоже знал, что дальше так продолжаться не может.
Максим медленно провёл рукой по её волосам, будто закрепляя это решение. Как точку, поставленную в правильном месте.
***
Через месяц они собрали вещи и съехали. Коробки, сумки, детские игрушки, скромная мебель — всё это уместилось в старый грузовой фургон, который лениво урчал под окнами.
Они нашли небольшую квартиру в новостройке. Дорого. Тяжело. Но спокойно.
Алёна стояла у окна, вглядываясь в серые силуэты соседних домов. Впервые за долгое время она ощущала лёгкость в груди.
Иногда она вспоминала Лидию Петровну. Как она отреагировала на их уход? Вызвала ли новых сиделок? Смогла ли адаптироваться? Или, может быть, она снова сидела у окна, затаив обиду, как делала это раньше, когда мир не соответствовал её ожиданиям?
Алёна вздохнула и отвела взгляд. Прошлое осталось там, за закрытой дверью, в той квартире, где слишком долго звучали чужие требования и упрёки. Теперь впереди была новая жизнь — без оглядки, без тревоги. Она повернулась к комнате, где муж разбирал коробки, а сын с увлечением строил что-то из разбросанных игрушек. Здесь всё только начиналось.