История основана на реальных событиях
1929 год
Василиса, упав на колени, громко закричала:
– Нет, отец, нет! Прошу тебя, не надо! Смилуйся надо мной!
– Ты выйдешь замуж за Прохора. И говорить не о чем. Устал уговаривать, время пришло.
– Я не люблю его, я Гришу люблю, – плакала Василиса.
– Кто твой Гришка? – усмехнулся насмешливо Макар. – Голь перекатная, сынок Федьки Молотилки. А Прохор Алексеевич Хорошев уважаемый человек, плотник. Делу обучен, а значит, при хлебе всегда будет. Времена какие, Васька! Времена какие настали, неужто не соображаешь? А Прохор Алексеевич сам пришел и попросил твоей руки.
– Соображаю, батька, соображаю. То, что у Прохора Алексеевича сыночек пятилетний и дочка трехлетка без мамки остались, что не жена ему нужна, а нянька для детишек.. Соображаю и то, что ты дочкой готов пожертвовать, лишь бы добро нажитое в колхоз не сдавать. Вместо того, чтобы как все…
– Какого рожна я должен его сдавать, а? – перебил её раскрасневшийся от гнева Макар. – Зерно, рожь, овес – всё сами засеяли с кумом, всё и собрали своими руками. Мне что, партия или этот новоявленный колхоз помогали их сажать? Али они мне дали семян на посадку? Или, может быть я корову им отдам, которую ты с теленка вырастила? Может лошадей им подарить, на которых мы свою землю пашем? Они мне помогали их растить? Может, сено давали, или луга для выпаса? Это наше, эта земля еще твоего деда. Мы всю жизнь на этой земле работали, никого не нанимали, с раннего утра до поздней ночи спины гнули. Излишки сдай, налоги заплати, а им всё мало, мало, мало! И Даже Никита Степанович поделать ничего не может, как не старается! – Макар так раскраснелся, что Василиса заволновалась, что его удар хватит.
– Бать, – она поднялась с колен и умоляюще на него посмотрела. – Но ведь все сдают. Ты посмотри, что сталось с Гаврилиными – без портков вышвырнули на улицу, старшего Гаврилина и его сына арестовали, а супругу его и троих дочек к составам на станцию повели. А если бы смирились, в доме бы остались, работали бы честно вместе со всеми. Ты помнишь, что говорил секретарь партийной ячейки – только вместе мы сможем поднять страну. Сообща, понимаешь? Мы будем одной семьей, всё поровну делить.
– Не бывать тому, слышишь? – Макар грохнул по столу кулаком. – Вот отец твоего любимого Гриши только и знай, что в трактире заседает, да к Бобылихе за самогонкой бегает. А работал всю жизнь спустя рукава. Нальется горькой и дрыхнет за печкой. С ним делить всё поровну?
– Бать, ради меня…
– Вот ради тебя и твоего будущего я и выдаю тебя замуж. Матушка твоя покойная слово с меня взяла, что я пристрою тебя в надежные руки. Завтра ты должна расписаться с Прохором Алексеевичем. А ежели ослушаешься, напишу на твоего Гришку заявление, что видел, как он ночью десятого числа во двор к секретарю партийной ячейки заходил, да кур его передушил. Запомни раз и навсегда – костьми лягу, но за Гришку замуж не пойдешь. Я лучше грех на душу возьму и своими руками его придушу.
Василиса вздрогнула и отпрянула назад. Действительно, кто-то в ночь с десятое на одиннадцатое сентября вошел во двор Ильи Потапыча и всех кур передушил.
– А сам ты где был? – сдавленным голосом спросила Вася. Она догадывалась, что это сделал отец, в отместку за то, что ему отказали в отсрочке во вступление в колхоз.
– Дома, с Никитой Степановичем рождение его дочки обмывали, али позабыла? Выбирай – или ты идешь с Прохором Алексеевичем расписываться, или я иду с заявлением в милицию. Пойми, дочка, для твоего блага стараюсь, ты поймешь потом, что так лучше будет.
– Это жадность твоя, – шептала Василиса сквозь слёзы. – Брат твой двоюродный шесть коз отдал, лошадь и корову, в колхоз вступил, люди его уважают, прислушиваются к нему. А ты… Вместо того, чтобы вместе со всеми строить новое будущее, уселся на свое добро и лелеешь его, – она бросилась к двери, но наткнулась на преграду – замок висел изнутри.
– Открой! – потребовала она.
– Знаю я твой нрав, оттого и дверь запер, и ставни в твоей спальне. Ступай, дочка, в комнату, готовься, завтра замуж выходишь. А не послушаешься – Гришка твой расплачиваться будет.
****
Наутро она, заливаясь слезами, ставила подпись в сельском совете. Никита Степанович, её крестный, был тем самым председателем совета, который не обращал внимание на слёзы своей крестницы. Прохор Алексеевич, мужик тридцати трех лет, молча и будто бы безучастно поставил свою подпись рядом с её закорючкой, затем взял девушку за руку и вывел из здания сельского совета.
– Гриша, – прошептала она, глядя на своего любимого и слёзы потекли из её глаз.
– Васька, ты что же натворила? – кричал он, а Макар удерживал паренька, рвущегося к его дочери.
– Ради тебя, Гришка. Ради тебя.
Затем, глядя на своего отца, Василиса выкрикнула:
– Ненавижу тебя, ненавижу!
Гриша кричал, но его голос удалялся всё дальше и дальше. Прохор уводил её за руку к своему дому. Во дворе бегали его дети, рано оставшиеся без матери. Хворь её унесла год назад.
– Хозяйкой здесь будешь, матерью для Вани и Мани. Не трону тебя, пока сама не позовешь. С отцом твоим сговор был, знаю, что меня не любишь. Но ничего, привыкнешь. И Гришка твой другую найдет.
Она стояла посреди двора, заливаясь слезами, плечи её подрагивали, в то время когда две пары детских глаз смотрели на неё.
****
На следующий день она проснулась и не обнаружила мужа в доме. Муж.. Какое это чужое и неприятное слово для неё. Вот Григорий, её любимый, он должен быть её мужем. Но, зная отца, она верила его слову. Дадут они с председателем показания против него – гнить Грише в лагерях. Или, чего хуже, порешит его и концов не найдут. Острую злобу и ненависть она испытывала к отцу и не понимала его. Ведь он в Гражданскую на стороне народа воевал, за светлое будущее страны. Он говорил с огнём в глазах, что скоро не будет бедных, скоро все заживут так, как не жили при царе-узурпаторе. А сейчас что же? Два месяца назад решили образовать колхоз, и односельчане, да и не только люди из Евсеевки, но и из соседних хуторов, радостно восприняли эту весть. Многие самолично пригнали на общий двор животину. Сдали семена, излишки зерна, а Сапогов даже второй свой дом пожертвовал, там теперь будет начальство колхоза заседать. А вот отец и еще некоторые товарищи видимо, забыли, за что они в Гражданскую воевали. Уцепился за добро, с начальством ругаться начал. Василиса его не понимала и не поддерживала. Она сама мечтала вступить в колхоз и работать там, а только отец не пускал, и сам бумагу не подписывал.
– Где батя ваш? – спросила она у Вани.
– К Захариным ушел, забор чинить.
– Голодные?
Дети кивнули. Василиса взяла чугунок и принялась готовить кашу на козьем молоке. Коровы у Прохора не было, он в колхоз её сдал, зато была козочка. Вчера вечером Прохор сказал, что утром сам подоит её, вот Василиса и спала, сомкнув глаза лишь под утро. Спала она на печи, отдельно от мужа, Обещал пальцем не трогать, вот и пусть держит слово…
Пока готовилась каша, она заплела Машеньку, едва расчесав её спутанные пряди волос. Вплела в них ленту, сделала тугие косы, чтобы не расплелись. Затем осмотрела Ванюшу – постричь бы его надобно. Этим она и займется сегодня. Василиса тяжело вздохнула – дети не виноваты, на них она злость срывать не будет. Жаль ей сироток, но вот Прохора она никогда не полюбит. Если уж ей суждено стать матерью поневоле, она ей станет. Но не будет настоящей женой!
– Васька, дочка! – услышала она голос отца из-за двери и вздрогнула. Ни видеть его, ни говорить с ним она не желала, но он уже вошел в избу. – Ты дома?
– А где мне еще быть? – увидев отца, она гневно на него посмотрела. – В колхоз не пустил, в город на учебу тоже. Замуж выдал, буду теперь мужней женой, нянькой для детишек.
– Чего губы дуешь и глазами сверкаешь? – отец усмехнулся и сел за стол. – Колхоз ваш скоро развалится, ибо лодырей туда нагнали. А работящие люди за трудодни и палочки работать не станут.
– Ты ошибаешься, – покачала она головой, накладывая детям кашу. – Люди многое понимают, только ты понять не хочешь.
– Мне тоже положи, – кивнул он, глядя на горшок с кашей.
Молча повинуясь, взяла она глиняную миску и вскоре поставила её перед отцом с дымящейся кашей.
– Слухай сюда… У Прошки коровы нет, а я у Никиты Степановича разузнал, что разрешено оставить по одной корове на семью, да по лошади. А так как Прошка по глупости взял, да и сдал всё в колхозный двор, то стойло у него пустует. Пригнал я Зорьку нашу и Ночку до двора вашего. Приданое это твоё. В сельском совете Никита Степанович уже на ваш двор их оформил, а вечером короб зерна наполню. Только молчи об этом. Излишки я уже сдал, об остальном им знать нежелательно.
– Странный ты, отец, – усмехнулась Василиса. – В колхоз сдать не пожелал, а чужому человеку – нате, пожалуйста.
– Не чужому! – Макар ударил по столу.
– Тише ты, Ваньку и Маньку испугал! – увидев, как вздрогнули дети, осадила его Василиса. Любил отец по столу кулаком постучать, но она отучит его делать это в её доме.. Так странно… Она еще не привыкла, но даже в мыслях это теперь её дом…
– Не чужому, – тихо произнес Макар. – Он зять мой, а ты дочь моя. Не в колхоз этим лоботрясам сдал, а вам привел.
– Хватит! – Василиса рассердилась. – Один ты у нас работник, остальные так, баклуши били всё время. Спеси много в тебе, отец.
– А ты на батьку голос не повышай, ремня захотелось?
– А ты не забыл, батя, что я теперь мужняя жена? – Василиса без страха вдруг посмотрела на отца. Всю жизнь его боялась и каждого слова слушалась, а тут вдруг плечи распрямила и голову подняла. Он еще поймет, что сделал ошибку. – Вот ежели Прохор Алексеевич посчитает, что наказать меня надо, вот пусть тогда и наказывает. А ты не смей.
– Не буду, – усмехнулся он, удивленный тем, как дочь за одну ночь изменилась. – А про Гришку своего думать забудь, на рассвете он ушел из села.
– Как ушел? – она едва сдержалась, чтобы не зарыдать.
– А вот так. Забудь о нём, а вскоре и он о тебе забудет. О детишках и о муже думай. И это, с внуками не затягивайте.
– Обязательно, – она зло улыбнулась.
Увидев эту улыбку, Макар встал и, пнув пустое ведро, вышел из избы.
Василиса глянула в окно – лошадь и корова стояли привязанные. Тут она решилась на поступок, который вряд ли бы одобрили её муж и отец. В конце концов, её тоже не спрашивали, когда замуж выдавали.
– Ваня, Маня, вы поели? Ступайте к тетке, а мне по делу к председателю колхоза надо.
Зайдя к председателю колхоза, она огляделась и улыбнулась:
– Душевно тут у вас, уютно.
– Тебе чего, Горюнова? По каким делам пришла? Ты и отец не колхозники, так чего забыла тут? – Михаил Семенович недовольно посмотрел на неё. Ох, сколько разговоров было с её строптивым отцом, но всё без толку.
– А я уже не Горюнова, Михаил Семенович. Али председатель сельского совета не сообщил вам, что колхозник Прохор Алексеевич Хорошев вчера мужем моим стал? Стало быть я теперь Хорошева.
– Вот дела! Ничего Никита Степанович не сообщил. И что же так не по-людски без свадьбы? Или твой батя настолько жаден, что пирушку для дочери устроить не пожелал?
– А это у него спросите, а я баба подневольная: сказали замуж пойти, вот и пошла.
– Про равенство слышала? – усмехнулся председатель. – Хотя повезло тебе, Прохор Алексеевич хороший мужик. Жаль, без супруги рано остался.
– Слышала я про ваше равенство. Только это всё красиво на плакатах, а в избе всё по-другому. Но не за жизнь я с вами пришла говорить, а про вступление в колхоз. Прохор Алексеевич в организации и я, как супруга его, тоже того желаю. Да и не с пустыми руками я в колхоз вступать буду, корову и лошадь приведу.
– Вот как?
– Да. Приданое моё. Так что, запишете меня?
– Да мы каждым рукам рады, товарищ Хорошева! – обрадовался председатель колхоза Михаил Семенович. – Садись напротив, писать бумагу будем. Грамоте обучена, Василиса Макаровна.
– Конечно, – кивнула Василиса.
***
Она возвращалась в новый дом довольной. И в то же время в душе был страх. Василиса не отца боялась, а мужа своего. А ну как он её за этот поступок накажет? Всё-таки дома дети, которым нужно больше молока. Да и лошадь – ценная единица в каждом дворе. Но успокаивала себя Василиса – как бы муж не злился, а дело сделано – через час Михаил Семенович обещал Васю Чабана за лошадью и коровой прислать. Назад уже ничего не вернешь.
– Откуда такая довольная идешь, Васька? – ей на пути попалась сестра Прохора, Галина. Она была замужем и воспитывала троих детей.
– Так разве Ваня не сказал? От председателя колхоза. Заявление на вступление написала, с завтрашнего дня в поле выхожу.
– Как же хорошо, – одобрила Галина. – Рук не хватает, работы валом. А что же, правда, что ли, что Прошка на тебе женился? Дети говорят, а я не верю.
– Правда. Вчера нас расписали в сельском совете. Сам Никита Степанович засвидетельствовал брак.
– А чего же так не по-людски, без свадьбы? – удивилась Галя.
– А вот ты у Прохора сама спроси. Я баба подневольная, меня в сельсовет притащили, велели подпись поставить, что я и сделала. Галина, пусть Ваня и Маня еще побудут у тебя, я скоро их заберу.
Василиса развернулась и пошла к дому, а Галина лишь покачала головой ей вслед – хлебнёт еще с ней братец. Ой, зря он всё это затеял.
Василиса вошла во двор и увидела Прохора Алексеевича. Вся её решимость улетучилась, она растеряла храбрость при виде высокого бородатого мужика.
– Отца навещала? – спросил он, не сказав ни слова приветствия. Впрочем, его тон был ровным и будто безразличным.
– Нет. В управлении колхоза была, заявление писала. С завтрашнего дня в поле выхожу.
– Одобряю, – кивнул Прохор. – Батя твой нам лошадь и корову привёл, я пойду колышки на лугу поставлю, будет там выпас.
– Не надо, Прохор Алексеевич, не трудитесь. Вскоре Васька Чабан за ними придёт. Колхозу я их передала, в общий двор.
Прохор жестко посмотрел на неё, а Василиса аж поёжилась.
– Значит, не посоветовавшись, ты решилась на такой шаг?
– Решилась, – она вздохнула, чувствуя дрожь.
– Ну и молодец. Я бы тоже так сделал, но в следующий раз такие серьезные решения обсуждай со мной.
– И еще я в колхоз вступила, работать там буду.
– Хорошо, – кивнул Прохор, затем взял молоток, доску и пошел во двор что-то чинить.
Василиса удивлена была. И всё? Больше слов не нашлось? И вдруг она почувствовала себя как-то глупо и неуютно. Правда, почему она не посоветовалась с Прохором, а вот так самовольно приняла решение. И не плохой он человек, вовсе, вон, даже сердиться и ругаться не стал…
*****
Чего не скажешь об её отце. Он требовал у Прохора, чтобы он наказал жену за своеволие, требовал забрать из колхозного управления заявление, вернуть лошадь и корову, потому что он на семью их выделил, но зять осадил мужика:
– Макар, не пыли. Это наше совместное решение. Ты, когда дочь свою за меня отдавал, знал, что я колхозник. А значит и делить всё с организацией буду.
– Да пропадите вы пропадом со своим колхозом!
– не пропадем. За колхозами будущее. За народом будущее. Как ты не поймешь?
Макар ничего не ответил, развернулся и ушел.