День защитника Отечества обещал быть тихим и домашним. За окном шел снег, а в квартире пахло кофе и ванилью.
Мария, стоя у плиты, проверяла ножом готовность бисквита, и оранжевый огонек газа весело подрагивал в ее карих глазах.
Торт «Прага» вышел на славу – шоколадный, влажный, с толстым слоем аппетитной глазури.
— Ну как? – обернулась она к мужу, который прокрадывался на кухню, словно диверсант.
Алексей, высокий и широкоплечий, с такой же нежностью смотрел на жену, как и десять лет назад.
— Пахнет божественно. Папе точно понравится.
— Насчет твоего отца я бы не была так уверена, – усмехнулась Маша, но в голосе прозвучала тревога.
Их сын, двенадцатилетний Артем, в это время крутился перед зеркалом в прихожей, укладывая расческой непослушный чуб.
Его новая стрижка – выбритые виски и длинная челка – была предметом гордости и молчаливого неодобрения родителей.
Алексей ворчал, что сын похож на одуванчик, но Маша отстаивала право подростка на самовыражение.
— Ничего, отрастет, – говорила она, – главное, что он аккуратный.
Дорогущий рыболовный набор, купленный в складчину, лежал в большой коробке в прихожей.
Спиннинги, блесны, воблеры – Алексей с Машей выбирали все с любовью и знанием дела, советуясь с продавцом-консультантом почти час.
Отец Алексея, Николай Петрович, обожал рыбалку. Это была его страсть и отдушина от давящей городской суеты.
Дверь открыла свекровь, Лидия Ивановна, хрупкая женщина с уставшими глазами.
— Заходите, родные! – она обняла Машу, потом Алексея, потрепала Артема по стрижке. – Ой, и причесочка у тебя, Темка, инопланетная.
— Стильная, бабуля, – с деловым видом поправил ее внук.
Николай Петрович восседал в кресле перед телевизором, где показывали парад с Красной площади.
Он не встал навстречу гостям, лишь кивком головы поздоровался, приглашая их в гостиную.
— Ну, с праздником тебя, отец, – Алексей поставил коробку с подарком рядом с креслом. – Это тебе от нас.
Николай Петрович, мужчина с густыми седыми бровями и твердым взглядом бывшего военного, на мгновение смягчился.
Он порылся в коробке, достал один из спиннингов, оценивающе потрогал катушку.
— Спасибо. Качественная вещь. Дорогая, – произнес он, и в его тоне Маше почудилась не благодарность, а осуждение, будто бы они зря потратили деньги.
Первые десять минут прошли относительно спокойно. Лидия Ивановна разливала чай, Алексей рассказывал о работе. Маша поставила на стол торт.
— Машенька, какой красивый! – воскликнула свекровь.
Николай Петрович медленно подошел к столу, его взгляд скользнул по торту, а затем пристально остановился на снохе.
— Марина, – начал он, всегда нарочито коверкая ее имя. – Ты, я смотрю, совсем расслабилась. В щеках поправилась изрядно. Пора бы на диету сесть, муж должен держать тебя в тонусе.
В комнате повисла неловкая тишина. Маша почувствовала, как кровь ударила в лицо.
Она всегда была чуть полновата, и после родов сбросить вес было трудно, но чтобы “изрядно”… Женщина опустила глаза, сжимая в коленках пальцы.
— Папа, – строго сказал Алексей.
— Что папа? – бровь Николая Петровича поползла вверх. – Факты констатирую. Женщина должна следить за собой, а не быть… коровой…
— Я слежу, Николай Петрович, – тихо прошептала Маша.
— Ну-ну, – он фыркнул и ткнул вилкой в кусок торта, который ему положила Лидия. Пожевал, подумал. Выражение его лица стало кислым. – Сахарная, и бисквит суховат. Тебе, Марина, у матери поучиться надо. Лида, вот у нее выпечка – это шедевры. А это… – он отодвинул тарелку в сторону, – на любителя.
У Маши непроизвольно запершило в горле. Она потратила на этот торт половину дня, переживала, перечитывала рецепт. И вот результат — публичное унижение.
— Дедуль, это самый вкусный торт на свете! – вдруг вступился Артем.
Его юное лицо покраснело от несправедливости. Взгляд Николая Петровича переметнулся на внука. Он изучающе посмотрел на его стрижку, на выбритые виски.
— А это что за чучело огородное? – его голос загремел. – Ты на кого похож? На пугало! Кто тебя так постриг? Родители деньги на парикмахера нашли, а на нормальную стрижку – нет? Или это ты сам так, как тот панк, изуродовался?
— Папа, хватит! – Алексей встал, его кулаки сжались. – Ты переходишь все границы.
— Какие границы? Я переживаю за внука! Из него личность хочу вырастить, а не клоуна!
Артем, сраженный такой яростью, съежился. Его гордая стрижка вдруг стала казаться уродливой и постыдной.
— Мы сами решили, что это модно и ему нравится, – снова попыталась вставить слово Маша, голос ее дрожал.
Николай Петрович медленно повернулся к снохе, и его глаза презрительно сузились.
— А тебя, дур… – он начал, и Маша замерла, зная, что последует дальше.
Он уже называл ее так однажды, когда они спорили о методах воспитания. “Дура”, коротко и ясно.
— Николай! – вдруг неожиданно громко крикнула Лидия Ивановна. Она встала, и ее худенькие руки затряслись. – Замолчи! Сию же минуту замолчи!
Ошеломление на лице свекра было таким искренним, что он и впрямь на секунду замолчал.
— Что встала на дыбы? Я правду говорю! Внука калечат, невестка за собой не следит, готовить не умеет… И все молчат, будто бы воды в рот набрали, — выпалил свекор.
Маша больше не могла. Слезы, которые она с таким трудом сдерживала, хлынули ручьем.
Женщина встала, смахнула их тыльной стороной ладони и, не говоря ни слова, пошла в прихожую за своей шубой.
— Маш! – позвал ее Алексей.
— Всё, Леша, – всхлипнула она. – Я больше не могу. Мы уходим.
Алексей, не глядя на отца, взял за руку Артема.
— Пойдем, сын.
— Вы всегда так! – крикнул им вдогонку Николай Петрович. – Нервные все такие и нежные! Никакой выдержки нет! И ты, Леша, как баба стал тоже!
Дверь за ними захлопнулась, отсекая его гневный голос. В лифте Маша плакала, уткнувшись в плечо мужа.
Артем молча смотрел в пол. Дома они молча пили чай. Никто не притронулся к еде.
Через полчаса зазвонил телефон. Маша вздрогнула. Алексей посмотрел на экран.
— Мама, — он вздохнул и нехотя взял трубку.
— Да, мама… Да, доехали… – Алексей слушал, и его лицо было каменным. Потом он протянул трубку Маше. – Она хочет с тобой поговорить.
Маша с неохотой поднесла телефон к уху.
— Машенька, родная, – послышался виноватый и усталый голос свекрови. – Не обращай ты на него внимания. Он же у нас такой человек. Характер у него тяжелый, сам не свой, когда по телевизору парады смотрит, но душа-то хорошая. Не плачь, пожалуйста.
Маша смотрела в окно, на темные ветки деревьев, колышущиеся на ветру. Сколько раз она слышала эти слова?
“Не обращай внимания”, “Он такой человек”, “Душа хорошая” — эти слова были как заклинание, которое должно было обесценить слезы и всю ее боль.
— Лидия Ивановна, – сказала она тихо. – Я понимаю. Но “такой человек” – это не оправдание. И душа у него, может, и хорошая, но мне от этого не легче. Мне больно. И Артему тоже больно.
На том конце провода повисла тишина. Свекровь явно не ожидала такого ответа.
— Я… я поговорю с ним, – неуверенно сказала она.
— Делайте, что хотите! – резко ответила Маша. – Но мы не придем к вам, пока он не извинится передо мной и перед Артемом.
Она положила трубку. Сердце ее бешено колотилось. Она, всю свою жизнь избегавшая конфликта, впервые выставила условие. Алексей смотрел на нее с удивлением и гордостью.
— Ты права, – сказал он. – Я тоже так считаю. Хватит.
Однако спустя месяц стало очевидно, что Николай Петрович не собирается ни перед кем извиняться. С того дня между родственниками воцарилось холодное молчание.