Солнечный зайчик плясал по детскому стульчику, выхватывая из белоснежной скатерти яркие крошки и пятнышки от морковного пюре.
Маленький Егорка, сжимая в пухлой ручке силиконовую ложку, сосредоточенно пытался попасть ею в рот, издавая при этом одобрительное “ам-ам”.
Анна, его мать, сидела рядом, подставляя под падающие с ложки капли вторую тарелку. В воздухе витал сладковатый запах детской каши и тертого яблока.
— Ну что, сыночек, вкусно? — ласково спросила Анна, вытирая ему подбородок салфеткой.
В этот момент с кухни донесся знакомый, чуть резковатый голос:
— Опять эту кашу-малашу? Мужичок ты наш, когда же ты настоящей еды попробуешь?
В дверях стояла свекровь. В руках Лидия Петровна держала дымящуюся кастрюлю, от которой тянуло насыщенным, пряным ароматом наваристых щей.
— Лидия Петровна, доброе утро, — вежливо, но с легкой напряженностью в голосе сказала Анна. — Мы уже почти позавтракали.
— Доброе, доброе, — отмахнулась та, поставив кастрюлю. — Я вот щей наварила, с говядинкой, с капусткой, с лучком. Настоящая мужская еда! Давай-ка, Ань, поставь его тарелочку, я налью.
Анна почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки. Это повторялось почти каждый день.
— Спасибо, но Егорке еще рано. Щи слишком жирные, соленые, да и с приправами. У него животик заболит.
Лидия Петровна в ответ фыркнула, доставая из шкафа глубокую тарелку для себя.
— Ой, ну вот, началось. Животик, аллергия… Я своих двоих вырастила, и двух внучек от дочки выкормила. С шести месяцев им супчик с нашего стола сливала, и ничего, здоровые, крепкие выросли! А Леночка, так та вообще в год с вилкой управлялась. А ты Егорку в полтора года кашкой кормишь.
— Ему только год, — поправила Анна, стараясь сохранять спокойствие. — И современные рекомендации ВОЗ…
— Ах, эти ваши ВОЗы! — Лидия Петровна махнула рукой, с шумом присаживаясь на стул. — Раньше без этих рекомендаций жили, и дети росли, не то что нынешние, тепличные. Смотри, какой он у тебя бледненький. Ему сил набираться надо!
Анна сглотнула комок в горле и посмотрела на своего сына — румяного, кареглазого карапуза с целыми двумя зубами в беззубой улыбке.
— Лидия Петровна, я ценю вашу заботу, но я — его мать, и я решила, что до полутора лет, как минимум, он будет на здоровом, адаптированном питании. Без соли, без сахара, без жареного и жирного. Это для его же блага.
— То есть, моя еда — нездоровая? — голос свекрови зазвенел, как натянутая струна. — Я, значит, всю жизнь семью травила?
— Я не это имела в виду! — Анна почувствовала, как сдают нервы. — Ваша еда прекрасна, для взрослых, но детский организм не способен это переварить. Почки, печень… И соль — это лишняя нагрузка.
— Да брось ты! Ложечка моего супа ему не повредит. Дай хоть ложечку, чтобы посмотреть, как будет есть.
Лидия Петровна уже зачерпнула половник и с явным вызовом понесла его в сторону Егоркиной тарелки.
— Нет! — голос Анны прозвучал резко и громче, чем она планировала.
Егорка вздрогнул и насупился. Лидия Петровна замерла с половником в воздухе. Ее лицо вытянулось.
— Как это нет? Ты мне запрещаешь? В моем-то доме?
Они жили в квартире свекрови, вместе с ее хозяйкой. Это было самое больное место Анны.
— Это не вопрос запрета, а уважения! — Анна встала, пытаясь взять ситуацию под контроль. — Я просила вас не кормить его с общего стола. Вы знаете мою позицию. Почему вы постоянно ее игнорируете?
— Потому что это блажь! — Лидия Петровна с силой бросила половник обратно в кастрюлю, забрызгав скатерть. — Потому что я вижу, как ты мучаешь этого ребенка своей пресной едой! Он же тянется к нашей пище, смотрит голодными глазами! Ты лишаешь его радости, Анечка! Лишаешь настоящей жизни!
— Я лишаю его проблем с ЖКТ в будущем и привычки любить пересоленную еду! — парировала Анна, почувствовав, как ее захлестывает волна гнева и беспомощности. — Вы не хотите понять! Вы просто стоите на своем, потому что всегда так делали!
— А разве это плохо? — свекровь подошла вплотную, ее глаза горели. — Посмотри на своих золовок! На Олю и Лену! Здоровые, умные девки! И я их с шести месяцев за общий стол посадила. И суп с поджаркой, и селедочку с лучком, и котлетки жареные. И ничего! А ты своего в вате носишь, кашку безвкусную впариваешь. Из него не мужчина вырастет, а хиляк!
Это было последней каплей. Слово “хиляк”, брошенное в адрес сильного, активного, только что начавшего ходить сына, обожгло Анну, как раскаленное железо.
— Хватит! — крикнула она, и в комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь испуганным всхлипом Егора. — Хватит этих сравнений! Я — его мать! Не вы! Я несу за него ответственность! А вы… вы просто не уважаете меня! Вам плевать на мои просьбы, на мои решения! Для вас я просто глупая девочка, которая не умеет растить ребенка!
Молодая мать задыхалась, по щекам потекли слезы, которых она даже не почувствовала.
Лидия Петровна отступила на шаг. Ее лицо из разгневанного стало окаменелым и холодным.
— Ага, вот как?! Я не уважаю?! Я, которая ночами не спала, когда мой сын, твой муж, болел. Я, которая эту квартиру отремонтировала, чтобы вам жилось хорошо. Да, я не уважаю? Я вижу, что тебе лишь бы указать, что ты мать, а мы, старики, ничего не понимаем. Ну что же, извините, что в своем доме лишний раз суп предложила.
Она развернулась и, гордо подняв голову, вышла из комнаты. Через секунду донесся громкий хлопок двери ее спальни.
Анна стояла, дрожа всем телом. Егорка, видя маму в слезах, расплакался всерьез.
Она машинально взяла его на руки, прижала к себе, укачивая и шепча успокаивающие слова, больше для себя, чем для него.
Весь день в квартире царила гробовая тишина. Анна не выходила из детской, играя с Егором и пытаясь отвлечься.
Лидия Петровна не появлялась. Где-то в полдень Анна услышала, как хлопнула входная дверь — свекровь ушла, вероятно, к своей дочери, жаловаться на невестку-тираншу.
Вечером вернулся с работы муж Сергей. Он сразу почувствовал гнетущую атмосферу.
— Что-то случилось? — тихо спросил мужчина, зайдя в детскую.
Анна, не сдержавшись, снова расплакалась, выложив ему все, с самого начала, от ложечек супа и бледненького ребенка до сегодняшнего взрыва и слова “хиляк”.
Сергей слушал молча, обняв ее за плечи. Он был человеком мирным, старался всегда быть мостиком между двумя самыми важными женщинами в его жизни.
— Мама, конечно, не права, — сказал он наконец, тяжело вздохнув. — Она консервативна и привыкла, что ее слово — закон. Но ты знаешь, она не со зла. Мама искренне считает, что помогает, что ее опыт — единственно верный.
— Но это не оправдывает ее поведения, Сережа! — всхлипнула Анна. — Она не видит во мне взрослого человека, матери и постоянно подрывает мой авторитет. Я не могу постоянно бороться за право кормить своего ребенка так, как я считаю нужным! Это истощает.
— Я знаю, — он потянулся и погладил ее по волосам. — Я поговорю с ней. Но, Ань… Может, нам все-таки подумать о том, чтобы начать вводить что-то с общего стола? Ну, не жирные щи, конечно, но…
— Нет! — она резко выпрямилась. — Не в этом дело! Дело не в супе, Сережа! Дело в уважении к моему решению! Если я скажу, что мы начинаем вводить общий стол, это будет мое решение, а пока оно другое, и она обязана это принять. Не обсуждать, не оспаривать, а принять, потому что я — мать.
Сергей кивнул, поняв, что сегодня компромисса не найти. На следующий день Анна проснулась с тяжелым камнем на душе.
Лидия Петровна вернулась поздно вечером и не вышла к завтраку. Анна приготовила Егорке творожок с грушей и села кормить его в гостиной.
Вдруг дверь приоткрылась, и в комнату заглянула свекровь. Она выглядела уставшей и помятой.
— Ань, — произнесла она негромко. — Можно, я посмотрю?
Анна молча кивнула. Лидия Петровна подошла и присела в кресло напротив, наблюдая, как Егорка ловко управляется с ложкой, аккуратно отправляя творог в рот.
— Он у тебя… очень смышленый, — тихо сказала свекровь после паузы. — И ловкий.
— Спасибо, — сухо ответила Анна.
В комнате повисла неловкая пауза.
— Я вчера у Лены была, — начала Лидия Петровна, глядя в окно. — Разговаривали. Она мне… кое-что показала. Статьи эти ваши, современные. Про соль, про почки… И про аллергии, которые могут вылезти потом.
Анна с удивлением посмотрела на свекровь. Золовка Лена была врачом-педиатром.
Видимо, она стала тем голосом разума, который Анна сама не могла донести до Лидии Петровны.
— Я, конечно, не все там поняла, — продолжала свекровь, с трудом подбирая слова. — Много умных слов. Но Лена доходчиво объяснила, что времена меняются. И что… что твоя забота — это не блажь.
Она замолчала, глядя на свои руки.
— Я, наверное, и впрямь… перегибаю. Просто… — ее голос дрогнул, — просто мне так хочется быть нужной и полезной. Я же бабушка. Мой опыт — это все, что я могу вам дать, а когда его отвергают… кажется, что отвергают и меня саму…
В ее словах прозвучала такая искренняя, неподдельная боль, что гнев Анны начал таять, уступая место жалости и пониманию.
— Лидия Петровна, — мягко сказала Анна. — Ваш опыт бесценен в других вещах. Как пеленать, как укачивать, какие сказки рассказывать. Егорка обожает вас, он тянется к вам. Но питание… Это та сфера, где я, как мать, должна принимать решения, основанные на современных знаниях. Это не значит, что ваш опыт плох. Это значит, что наука ушла вперед.
Свекровь кивнула, вытерев украдкой уголок глаза.
— Понимаю. Ну… Ладно. Не буду больше лезть. Корми, как знаешь.
— А знаете, — вдруг предложила Анна, почувствовав возможность для примирения. — Мы могли бы готовить Егорке вместе. Вы ведь так хорошо готовите тушеные овощи на пару или паровые тефтельки. Он очень любит ваш рецепт.
Лидия Петровна подняла на невестку глаза. В них мелькнула легонькая искорка.
— Правда? Мои тефтельки? Ну… Могу, конечно. Только мясо нужно выбирать нежирное, я помню, Лена говорила.
— Вот и отлично, — улыбнулась Анна. — Вы будете главной по тефтелькам, а я — по кашам.
Свекровь неуверенно улыбнулась в ответ. В тот день, за ужином, Лидия Петровна ела свои щи, а Егорка — свои паровые кабачки с индейкой, которые ему приготовила мама.
Но когда он потянулся к бабушкиному хлебу, она, вместо того чтобы сунуть ему в ручку краюху, мягко отвела ее и сказала:
— Нельзя, внучек, это тебе еще рано.
Сказав это, она посмотрела при этом на Анну. Взгляд был не вызовом, а скорее вопросом: “Правильно ли я делаю?”
Анна кивнула с легкой, облегченной улыбкой. Она была очень рада тому, что на этот раз свекровь ее услышала.