Последний час рабочего дня всегда был самым тягучим. Светлана смотрела на монитор, но цифры уже расплывались перед глазами. Все мысли были лишь о том, чтобы добраться до дома, снять эти сдавливающие каблуки, заварить мятный чай и упасть на диван в блаженной тишине. Ничего не делать. Ни о чем не думать.
Щелчок ключа в замке прозвучал как обычно, в половине седьмого. Она уже потянулась было к пакетам с продуктами, которые купила по пути, но тут же замерла. Дима стоял в прихожей не рассеянный, уставший, каким приходил всегда, а какой-то собранный, даже торжественный. На лице играла непривычная, деловая улыбка.
— Свет, пришла! Отлично! — громко произнес он, вместо обычного буркания «Здарова». Он не пошел вешать куртку, а прошел прямо в зал, жестом приглашая ее за собой. — У нас сегодня важный разговор.
В животе у Светланы неприятно засосало. «Важный разговор» от Дмитрия обычно означал либо незапланированные траты, либо визит его мамы на неопределенный срок.
— Дим, я очень устала, — честно сказала она, все же следуя за ним. — Может, после ужина? Я сейчас картошку быстренько…
— Успеется твоя картошка! — он перебил ее, усаживаясь на диван и указывая рукой на кресло напротив, будто на совещании. — Садись. Это срочно. Дело о будущем.
Она покорно опустилась в кресло, чувствуя, как усталость наваливается тяжелой свинцовой плитой. Руки сами потянулись к вискам, чтобы помассировать их.
— Ну, я слушаю, — сдалась она. — Что случилось?
Дмитрий потеребил свой айфон, пролистал что-то и, довольный, положил телефон на стол экраном кверху. На нем красовалась фотография симпатичного домика где-то на юге, утопающего в зелени.
— Смотри, какая красота. Маме приснила.
Светлана смотрела на фото, пытаясь понять связь между сном свекрови и их «срочным разговором».
— Красиво, — осторожно согласилась она. — И что?
— А то, что мы ее купим! — объявил Дмитрий, и его глаза загорелись неподдельным восторгом. — Маме эту дачу. У моря. Она же всю жизнь мечтала!
В комнате повисла тишина. Светлана слышала, как за стеной сосед включает телевизор.
— Купим? — медленно проговорила она, переваривая информацию. — Дим, ты в курсе, сколько такие дачи стоят? У нас ипотека, машина в кредите… Какая дача?
— Так я же не говорю, что наличными! — Дмитрий махнул рукой, как будто отмахивался от назойливой мухи. — Кредит оформим. Не большой такой, на десять лет. Но мама будет счастлива!
Светлана почувствовала, как по телу разливается ледяная волна. Она поняла. Поняла все.
— На кого кредит? — тихо спросила она, хотя ответ уже знала.
— Ну, на тебя, конечно! — удивленно поднял брови Дмитрий, словно это было самое очевидное и логичное решение в мире. — У тебя официальная зарплата, белая, банки тебя любят. Мне вот в прошлый раз отказали, помнишь? А тебе одобрят. Я уже в трех банках предварительно прошел, везде зеленый свет. Завтра же и поедем оформлять!
Он говорил так бодро и уверенно, словно предлагал сходить за мороженым. Светлана вскочила с кресла. Руки у нее задрожали.
— Ты с ума сошел?! — вырвалось у нее, голос сорвался на высокую, почти истеричную ноту. — Оформить на меня кредит? Чтобы купить твоей маме дачу? Ты вообще о чем?
Лицо Дмитрия помрачнело. Деловая улыбка исчезла, сменившись знакомым упреком.
— А что такого? Ты же не против сделать маме приятное? Она же для нас горб гнет, помогает нам всегда! — он тоже поднялся, его тон стал давящим. — Мы же семья! Или ты считаешь, что моя мама не заслуживает кусочек счастья?
— Это не кусочек счастья, Дмитрий, это — долговая яма на десять лет! На меня! — кричала она, уже не сдерживаясь. — А платить-то кто будет? Я? Ты? Твоя мама? Ты хоть думать головой включился?
— Я буду платить! Конечно, я! — заорал он в ответ, перекрывая ее. — Ты что, мне не доверяешь? Я же для семьи стараюсь! Чтобы у мамы было свое место, чтобы мы могли к ней приезжать! Ты что, не хочешь, чтобы у моей матери была нормальная старость?
В его голосе звенела та самая манипуляция, которую она узнавала с первого слова. Чувство вины. Оно обволакивало ее липкой паутиной. Но на этот раз оно было сильнее страха. Сильнее усталости.
— Нет! — закричала она, отступая к прихожей. Слезы подступили к глазам, но она сжала кулаки, не позволяя им вырваться. — Нет, не хочу! И не буду! Это безумие! Я не подпишу ни одной бумаги! Никогда!
Она резко развернулась, схватила свою сумку и, почти не видя дороги от слез, бросилась к двери. Ей нужно было на воздух. Прочь из этого дома. Сейчас.
— Света! Ты куда собралась уходить?! — его оглушительный рев догнал ее уже на лестничной площадке. — Мне нужно оформить на тебя кредит и купить маме дачу у моря!
Хлопок двери стал ее ответом. Глухой, одинокий звук, отрезавший ее от этого кошмара. Она прислонилась лбом к холодному стеклу оконного проема на лестничной клетке, судорожно глотая воздух. А из-за двери еще долго доносился его приглушенный, яростный голос.
Он не просил. Он требовал. И она впервые за все годы почувствовала не просто обиду, а леденящий душу страх.
Светлана не помнила, как добралась до скамейки в соседнем сквере. Она сидела, сгорбившись, и куталась в тонкую весеннюю куртку, хотя внутри все горело от стыда и унижения. Слова Дмитрия звенели в ушах, как навязчивый, безумный мотив: «Оформить на тебя кредит… маме дачу…». Это было так нелепо, что хотелось смеяться. Но смех застревал в горле комом, превращаясь в тихие, надрывные рыдания.
Она закрыла лицо ладонями, пытаясь унять дрожь. И в этой темноте, под аккомпанемент отдаленного городского гула, перед ней поплыли воспоминания. Далекие и такие обманчиво-теплые.
Пять лет назад. Она, молодая, влюбленная, только что получившая повышение. Дима — красивый, уверенный в себе, сын «одной мамы», как он сам представлялся. Он казался ей таким сильным, таким самостоятельным. А Галина Ивановна… тогда она была просто «мамой Димы». Милая, улыбчивая женщина, которая пекла невероятно вкусные пирожки и всегда спрашивала, как у Светланы дела на работе.
— Моя кровиночка, — говорила она, с любовью глядя на сына. — Мой кормилец. Один у меня, самый лучший.
Светлана тогда умилялась. Ну, подумаешь, немного душит заботой. Это же любовь материнская.
Первая трещина появилась через полгода после свадьбы. Они как раз копили на первую машину. И вдруг у Галины Ивановны «сломался» телевизор. Не старый, которому было лет десять, а довольно новый, купленный Димой год назад.
— Сыночек, я без новостей жить не могу, — жалобно говорила она по телефону. — У Тамары Петровны, знаешь, такой плоский, на всю стену… А у меня темнота.
И Дима, не раздумывая, снял с их общего счета половину отложенной на машину суммы и купил матери огромную плазму. Когда Светлана, пытаясь скрыть обиду, спросила: «Может, хотя бы починить старый попробовали?», он нахмурился.
— Ты чего, как не своя? Маме надо — значит, надо. Она не должна на старом хламе сидеть.
Потом была история со шубой. Галина Ивановна «случайно» обмолвилась, что ее подруги все уже в норковых шубках щеголяют, а она, бедная, в стареньком драповом пальто. Дима влез в первый же доступный ему кредит. Светлана помнила, как пыталась объяснить ему, что у них самих долги, что нужно сначала расплатиться.
— Ты что, не понимаешь? — искренне удивился он тогда. — Это же мама! Я должен ей обеспечить достойную жизнь. Она ради меня всем пожертвовала.
И понеслось: новая стиральная машина, потому что у старой «кнопки скрипят»; турпутевка в санаторий, потому что «нервы шалят»; золотое колье на юбилей, потому что «всегда мечтала». Их с Димины планы — ремонт, отпуск на море, наконец, ребенок — постоянно отодвигались. Все деньги утекали в бездонную бочку маминых «потребностей».
Однажды Светлана не выдержала. После того как Дима отдал за новый айфон для матери деньги, которые они три месяца копили на поездку в Питер, она устроила сцену.
— Дима, да когда же это кончится? — кричала она, задыхаясь от слез. — Мы живем не для себя, а для твоей мамы! У нас своя жизнь должна быть!
Он смотрел на нее непонимающими глазами. В его взгляде не было злости. Была холодная, каменная обида.
— Ты никогда не поймешь нашей связи, — произнес он тихо и очень четко. — Она одна меня подняла, в две смены работала, ничего для себя не жалела. И если я сейчас могу сделать ее жизнь лучше, я это сделаю. Всегда. И твоя задача — как жены — поддерживать меня, а не истерить из-за каких-то денег.
Тогда она впервые по-настоящему испугалась. Не его гнева, а этой слепой, всепоглощающей преданности, которая не оставляла места для нее, для их маленькой семьи. Она пыталась говорить с Галиной Ивановной, осторожно намекая, что им с Димой тоже нужно о будущем думать.
— Ах, Светочка, — вздыхала та, сладко улыбаясь. — Да что вы в своих деньгах копаетесь? Главное — любовь и согласие в семье. А мой Димочка — золотой человек, он всегда свою мать в обиду не даст.
И Светлана отступала. Смирялась. Потому что так было проще. Потому что она все еще верила, что когда-нибудь ее муж повзрослеет, отделится, выберет ее. Она заставляла себя видеть в Галине Ивановне не расчетливую эгоистку, а просто одинокую женщину, которая слишком сильно любит своего сына.
Теперь, сидя на холодной скамейке, она понимала всю глубину своего самообмана. Это была не любовь. Это была система. Тихое, удушающее болото, в которое она позволяла себя затягивать годами. И сегодняшнее требование оформить на нее кредит — это не внезапное безумие. Это была лишь следующая, закономерная ступенька. Венец их уродливых, перекошенных отношений.
Она вытерла слезы тыльной стороной ладони и подняла голову. В груди, вместо прежней растерянности и жалости, медленно, тяжело, как лава, начала подниматься ярость. Ярость на него, на нее, и в первую очередь — на саму себя, за то, что так долго это терпела.
Она посмотрела на окна своей квартиры, где горел свет. Там был не ее дом. Там была крепость, осажденная двумя людьми, которые считали ее не женой и невесткой, а средством для достижения своих целей.
И она поняла, что больше не хочет быть средством.
Светлана провела в сквере почти два часа, пока ночная прохлада не заставила ее зябко ежиться. Возвращаться домой не хотелось до тошноты. Каждый шаг по знакомой лестнице давался с трудом, будто она шла на эшафот. Она надеялась, что Дмитрий остыл, уснул или, на худой конец, просто заперся в своей комнате.
Открыв дверь, она сразу поняла — надеяться было наивно.
В прихожей, рядом с его ботинками, стояли аккуратные, начищенные до блеска женские туфли. Те самые, замшевые, бежевые, которые она всегда узнавала. Сердце Светланы упало и замерло где-то в районе желудка.
Из гостиной доносился негромкий, но оживленный разговор. Она вошла.
За столом, на котором стоял ее любимый фарфоровый сервиз и тарелка с недоеденным пирогом, сидели они вдвоем. Дмитрий и Галина Ивановна. Увидев Светлану, они разом замолкли, повернувшись к ней. На лице свекрови играла сладкая, приторная улыбка, но глаза оставались холодными, оценивающими. Дмитрий смотрел исподлобья, как провинившийся школьник, который вот-вот решит, что виновата не он, а тот, кто его поймал.
— Светочка, наконец-то! — всплеснула руками Галина Ивановна, ее голос звенел фальшивой радостью. — Мы уж заждались. Иди, садись с нами, пирожок мясной остался, я тебя побаловала.
Светлана молча прошла к раковине, налила себе стакан воды и медленно сделала несколько глотков. Вода была ледяной, и это немного прояснило мысли.
— Я не голодна, спасибо, — тихо, но четко сказала она, поворачиваясь к ним.
— Ну, не голодна, так не голодна, — улыбка на лице Галины Ивановны померкла. — Тогда давай по-хорошему, по-семейному поговорим. Димочка мне все рассказал.
— И что же он рассказал? — спросила Светлана, глядя прямо на мужа.
— Рассказал, что ты не хочешь помогать своей семье, — вступил Дмитрий, его тон был обвиняющим. — Что ты против того, чтобы у мамы была маленькая радость.
— Маленькая радость стоимостью в несколько миллионов рублей, которые мне придется отдавать банку следующие десять лет? — парировала Светлана. — Да, я против.
Галина Ивановна тяжело вздохнула, сделав вид, что ей сейчас станет плохо. Она приложила руку к сердцу.
— Света, я же не для себя старалась всю жизнь. Все для сыночка, все для вас, молодых. И теперь, на старости лет, я просто мечтаю о кусочке своего уголка… у моря… Солнышко греет, волны шумят… — ее голос дрогнул, она отвела глаза в сторону, изображая неподдельную скорбь. — А вы, дети, такие неблагодарные. Я вам жизнь отдала, а вы мне в последней просьбе отказываете.
— Мама, ну что ты, — тут же засуетился Дмитрий, кладя ей руку на плечо. — Я же тебе сказал, все будет. Света просто не поняла сразу.
— Я все прекрасно поняла, — холодно сказала Светлана. Ее уже не трогал этот спектакль. Она видела сухую расчетливость в глазах свекрови. — Вы хотите, чтобы я взяла на себя огромные финансовые обязательства, пока вы с мамой будете выбирать обои для дачной веранды. Ответ — нет. Окончательно.
Лицо Галины Ивановны преобразилось. Сладкая маска сползла, обнажив жесткие, недовольные черты. Она отодвинула тарелку с пирогом.
— Ну, раз уж ты так, дорогая моя, разговариваешь с нами, с семьей, — ее голос стал тихим и ядовитым, — тогда и мы будем с тобой без сантиментов. Дима.
Она повернулась к сыну. Тот напрягся, как солдат, получивший приказ.
— Раз она так, значит, ты нам не нужен. С такой женой, которая против твоей родной матери, ты — не сын мне. Разводись с этой жадиной. Пусть идет своей дорогой, если наши интересы ее не касаются.
Воздух в комнате словно загустел. Светлана смотрела на Дмитрия, и в последний раз в ее душе теплилась искорка надежды. Сейчас он увидит. Сейчас он поймет, до чего доводит его мать, и встанет на защиту их брака.
Но он не встал. Он побледнел, его глаза метнулись от разгневанного лица матери к ее лицу. И в них читался не выбор, а животный, панический страх. Страх потерять мамино одобрение.
— Мама… — только и смог он выдавить.
— Нет, ты послушай ее! — закричала Светлана, и ее голос, наконец, сорвался, выдав всю накопившуюся боль. — Она тебе приказывает развестись со мной! Из-за дачи! Ты это слышишь?!
— Я слышу, что ты не уважаешь мою мать! — вдруг заорал он в ответ, переходя в контратаку. Его страх нашел выход в ярости. — Я слышу, что ты не хочешь нам помогать! Значит, ты не со мной! Значит, мама права!
Светлана отшатнулась, словно от удара. Вся ее надежда рухнула и разбилась вдребезги. Она смотрела на этого человека, своего мужа, и не узнавала его. Перед ней был мальчик, испуганный гневом своей властной матери.
Галина Ивановна, удовлетворенно наблюдая за сценой, медленно поднялась с места.
— Вот и разберитесь, — сказала она, с достоинством поправляя кофточку. — Я пойду. Мне тут больше делать нечего. Пока вы не примете правильное, семейное решение, меня здесь нет.
Она направилась к прихожей, демонстративно не глядя на Светлану.
Дмитрий бросился за ней.
—Мама, подожди, я тебя провожу!
Хлопок входной двери прозвучал как приговор.
Светлана осталась одна посреди гостиной, в полной тишине, если не считать гулкого стука собственного сердца. Она поняла все. Это была не семья. Это был вражеский лагерь. И ее муж был не главой их семьи, а всего лишь солдатом в армии своей матери.
Тишина, наступившая после хлопка двери, была оглушительной. Светлана стояла посреди гостиной, не в силах пошевелиться. Слова Галины Ивановны висели в воздухе ядовитым туманом: «Разводись с этой жадиной». А реакция Дмитрия… его покорное, испуганное лицо… Это было страшнее любой брани.
Она медленно, как автомат, собрала со стола чашки, отнесла их на кухню и поставила в раковину. Руки дрожали. Внутри все было выжжено дотла. Даже слез не осталось, лишь сухое, холодное опустошение.
Она услышала, как на лестничной клетке хлопнула дверь лифта. Значит, он проводил маму до машины. Сейчас вернется. И что тогда? Новая ссора? Долгие, унизительные упреки?
Ключ щелкнул в замке гораздо раньше, чем она ожидала. Видимо, он даже не пошел провожать ее до дома, лишь довел до автомобиля. Дмитрий вошел в квартиру, избегая смотреть на нее. Он прошел в зал и упал на диван, уткнувшись взглядом в экран выключенного телевизора.
Светлана ждала, стоя у кухонного порога. Ждала, что он скажет. Извинится? Попытается объяснить? Хотя бы просто заговорит.
Он молчал. Минуту, две. Эта тишина давила сильнее крика.
— И все? — наконец, тихо спросила она. Ее голос прозвучал хрипло и непривычно. — Твоя мама приказала тебе развестись со мной, а ты… просто вернулся и сел?
Дмитрий медленно повернул голову. В его глазах не было раскаяния. Там была усталость и раздражение.
— А что ты хотела, Света? — его голос был ровным и усталым. — Ты сама все испортила. Можно же было все решить по-хорошему.
У нее перехватило дыхание. Она все испортила?
— Решить по-хорошему? — она сделала шаг вперед. — Согласиться на кабалу? Взвалить на себя долг за дачу, которая мне даже не принадлежит? Это твое представление о «хорошем»?
— Я же сказал, я буду платить! — он резко встал, его лицо исказила гримаса злобы. — Но нет, тебе же надо принципы показывать! Упираться! Маму до слез довести!
— Твою маму до слез довести невозможно, у нее вместо слезных желез счетчики в банке! — выкрикнула Светлана, и это прозвучало так грубо и правдиво, что она сама испугалась своих слов.
Дмитрий приблизился к ней. Он стоял совсем близко, и она впервые за долгое время почувствовала не просто обиду, а физический страх.
— Слушай меня внимательно, — он говорил тихо, но каждая буква была отточенным лезвием. — Я устал от этих скандалов. Ситуация простая. Или ты ведешь себя как адекватная член семьи и мы завтра едем в банк, или…
Он сделал паузу, давая словам набрать вес.
— Или мы расстаемся. Подумай хорошенько. О нашем будущем. О том, что будет с тобой одной.
Он не кричал. Он констатировал факт. И в этом была леденящая душу уверенность. Он был готов на все. На развод. На ее уход. Лишь бы не перечить маме.
Светлана смотрела на него широко раскрытыми глазами. Это был не ультиматум. Это был приговор. Тот самый страх, который шептал ей на скамейке, оказался правдой. Она была ему никто.
— Понятно, — прошептала она.
Она развернулась и, не сказав больше ни слова, пошла в спальню. Закрыла дверь. Руки снова задрожали, но теперь не от страха, а от бессильной ярости. Она села на кровать, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони. Он выбросил ее из своей жизни, как использованную вещь. Ради прихоти своей матери.
Кто-то должен был узнать. Кто-то должен был сказать ей, что это безумие, что она не сходит с ума. Она схватила телефон с тумбочки. Пальцы сами нашли номер в записной книжке. Лена. Ее старшая сестра. Та самая, которая всегда скептически относилась к Дмитрию и его «особой связи» с матерью.
Трубку взяли почти сразу.
— Лен, привет, — голос Светланы срывался, она пыталась взять себя в руки.
— Светка? Что случилось? Ты плачешь? — встревожилась сестра.
И тут все прорвалось. Светлана, задыхаясь и сбиваясь, рассказала все. Про кредит, про дачу, про визит Галины Ивановны, про ее ультиматум и про ответ Дмитрия. Слова лились потоком, перемешанные со слезами и комом в горле.
На том конце провода повисла тяжелая пауза.
— Так, дыши, — строго сказала Лена. Ее голос был как удар хлыста, возвращающий к реальности. — Слушай меня и слушай внимательно. То, что он требует от тебя, называется финансовым насилием. Это не «просьба семьи», это противозаконное деяние. Ты понимаешь?
Слово «насилие» повисло в воздухе, тяжелое и неумолимое. Светлана никогда не думала об этом в таком ключе.
— Но он говорит, что будет платить… — слабо попыталась она возразить.
— Ага, а ты у него в долговой расписке это видела? — резко оборвала ее сестра. — Нет. На тебе висит долг. Если он перестанет платить, банк будет выбивать деньги с тебя. Судиться с тобой. Описывать твое имущество. А его мамашка будет загорать на своей дачке, купленной на твои плечи. Ты хочешь такой жизни?
— Нет… — выдохнула Светлана, и в этом слове была вся ее исчерпанная надежда.
— Вот и правильно. Никогда, слышишь, никогда не соглашайся на это. Это ловушка. Тебя хотят поставить в финансовую зависимость, чтобы ты вообще никуда не могла деться. Ты должна защищаться.
— Но как? — с мольбой в голосе спросила Светлана. — Он говорит о разводе…
— Пусть говорит. Ты сильнее него. У тебя есть работа, голова на плечах. А он — мамин мальчик, который без ее одобрения шагу ступить не может. Слушай, тебе нужен юрист. Хороший, семейный. Сразу, завтра же. Он тебе все разложит по полочкам, объяснит твои права. Дай мне ручку, я продиктую контакты адвоката, который занимался разводом моей коллеги. Он очень грамотный.
Светлана, все еще плача, но уже с новым чувством — не безысходности, а решимости, — потянулась за блокнотом и ручкой.
— Диктуй, — сказала она, вытирая слезы.
Контора адвоката находилась в старом, но солидном здании в центре города. Светлана поднималась по лестнице, сжимая в руке сумку с блокнотом, куда она на скорую руку набросала основные пункты своего бедственного положения. Каждый шаг отдавался в висках нервным стуком. Она чувствовала себя предательницей, идущей с доносом на собственную семью. Но разве то, что происходило дома, могло называться семьей?
Ее встретила спокойная женщина лет пятидесяти с внимательным, проницательным взглядом. Адвокат Марина Викторовна. Никакой суетливости, никаких сладких утешений. Только деловая собранность.
— Садитесь, Светлана, расскажите, с каким вопросом пришли, — предложила она, когда они расположились в уютном кабинете за столом, заваленным аккуратными стопками документов.
И Светлана снова, уже в третий раз за последние сутки, пересказала свою историю. Но на этот раз, глядя в умные, спокойные глаза юриста, она говорила не с истерикой, а с холодным, нарастающим ужасом. Она излагала факты, как будто составляла протокол. Кредит на нее, дача для свекрови, ультиматум мужа.
Марина Викторовна слушала, не перебивая, лишь изредка делая пометки в блокноте. Когда Светлана закончила, адвокат отложила ручку.
— Хорошо. Давайте разберемся по порядку, — ее голос был ровным и обнадеживающе твердым. — Первое и самое главное. Без вашего личного присутствия, без вашего паспорта и, самое важное, без вашей личной подписи на кредитном договоре, никто, даже ваш законный супруг, не может оформить на вас ни копейки кредита. Это физически невозможно. Запомните это как аксиому.
Светлана кивнула, чувствуя, как камень, давивший на грудь, сдвинулся на миллиметр.
— Второй момент. Предположим, ваш муж, не добившись от вас согласия, оформляет кредит на себя. На свое имя. И покупает на эти деньги дачу, которую оформляет на свою мать. В этом случае, при вашем возможном разводе, вы не сможете претендовать на эту дачу или на компенсацию ее стоимости. Суд расценит это как его личную трату, не направленную на нужды вашей совместной семьи. Это подарок его матери. Неприятно, но не смертельно для вас лично.
— Но ведь он будет платить этот кредит из наших общих денег? — робко вставила Светлана. — Из той суммы, куда идет и моя зарплата…
— Верно, — кивнула Марина Викторовна. — Вот это уже более интересный момент. Если он будет гасить свой персональный кредит со счета, куда поступают ваши общие доходы, вы в суде можете потребовать компенсации половины потраченных сумм. Но для этого вам нужны будут доказательства. Выписки со счетов, квитанции о переводе денег в банк. Это сложнее, но возможно.
Адвокат сделала паузу, давая Светлане впитать информацию.
— Теперь о главном. Ваша тактика. Сейчас вы находитесь в состоянии эмоциональной войны. Вам нужно перевести ее в состояние холодной, правовой осады.
Она перечислила по пунктам, как будто выдавая боеприпасы.
— Первое. Ни при каких обстоятельствах не подписывайте никаких документов, связанных с кредитами, залогами или поручительством. Даже если муж положит перед вами бумагу и скажет, что это «просто справка для работы» — читайте каждый лист.
— Второе. Не вступайте в открытые конфликты. Не кричите, не рыдайте, не доказывайте. Этим вы только тратите силы. Ваша задача сейчас — тянуть время. Создавайте искусственные препятствия. Говорите: «Нужно подумать», «Давай изучим условия получше», «У меня на работе аврал, нет времени». Любая отсрочка — ваша победа.
— И третье, самое важное. Начинайте собирать доказательства. Это ваша броня и ваше оружие.
Марина Викторовна посмотрела на нее прямо.
— Если муж или свекровь снова начнут требовать кредит, угрожать, шантажировать разводом — включите диктофон на телефоне. Закон позволяет вам записывать разговоры без предупреждения, если вы сами в них участвуете и если речь идет о возможном преступлении против вас. Сохраняйте все смс-сообщения, переписки в мессенджерах, где есть эти требования. Скриншоты, все в дело. Фиксируйте даты, суммы, которые он упоминает. Заведите отдельную тетрадь и все записывайте.
Светлана слушала, затаив дыхание. В голове, еще недавно полной хаоса и боли, вдруг выстроилась четкая, ясная линия обороны. Она не была бесправной жертвой. У нее были инструменты. У нее была сила.
— То есть… мне нужно делать вид, что я согласна? — уточнила она, чувствуя, как внутри что-то сжимается от неприязни к такой роли.
— Вам нужно создавать видимость рассмотрения их предложения, — поправила ее адвокат. — Пока вы «изучаете» предложения банков, вы в безопасности. Они будут думать, что вы сдались, а вы в это время будете собирать против них неоспоримые улики. Если дело дойдет до суда, особенно о разделе имущества или оспаривании каких-то трат, эти записи и переписки станут вашим главным козырем.
Светлана вышла из здания адвоката спустя час. Она шла по улице, и весенний ветер бодрил ее разгоряченное лицо. Внутри не было больше страха. Его место заняла холодная, сосредоточенная решимость. Она засунула руку в карман и сжала там свой телефон. Больше он был для нее не просто средством связи. Он был оружием. А тетрадь в ее сумке — щитом.
Она знала, что война только начинается. Но теперь она знала, как ее вести.
На следующий день Светлана проснулась с холодным комом решимости в груди. Страх никуда не делся, он притаился где-то глубоко внутри, но теперь над ним возвышался четкий план, как крепостная стена. Она провела вечер за изучением сайтов банков, выписывая сложные проценты и скрытые комиссии. Это была ее новая роль. Роль смиренной, но дотошной жены.
Дмитрий за завтраком вел себя настороженно. Он молча хмурился, ожидая очередной сцены, упреков или слез. Но Светлана была спокойна. Она налила ему кофе и сказала первая, стараясь, чтобы голос звучал ровно и немного устало:
— Вчера я, наверное, перегрузилась. Ты же понимаешь, стресс на работе, а тут такое предложение… Я подумала ночь. Может, ты и прав, и это хорошая инвестиция.
Дмитрий оторвал взгляд от тарелки, его лицо прояснилось. В глазах вспыхнул знакомый огонек надежды и торжества. Он принял ее усталость за капитуляцию.
— Вот и умница! — он даже потянулся через стол, чтобы похлопать ее по руке. — Я же знал, что ты все поймешь. Мама будет так рада!
— Но давай не спешить, — тут же добавила Светлана, делая глоток воды. — Ведь речь о больших деньгах. Нужно выбрать самый выгодный вариант. Я вчера посмотрела… Условия везде очень разные. В одном банке процент ниже, но страховка огромная. В другом…
Она начала засыпать его заученными цифрами и терминами. Его глаза быстро затуманились скукой.
— Да зачем тебе это все? — махнул он рукой. — Мне знакомый в Сбербанке все устроит.
— Нет, Дима, — мягко, но настойчиво парировала она. — Если уж делать, то делать с умом. Мы должны быть уверены, что не переплатим лишнего. Дай мне неделю, я все проанализирую.
Она смотрела на него с наигранной деловой озабоченностью. И он отступил. Слишком рад был, что она в принципе согласилась.
— Ладно, ладно, неделя так неделя, — уступил он. — Только не затягивай.
Так началась их странная, напряженная игра. Светлана искусственно создавала препятствия. То у нее в офисе был «аврал», и она задерживалась допоздна, отменяя запланированные визиты в банк. То она жаловалась на мигрень. То приносила стопку распечаток с условиями десятка разных кредитов и за обедом пыталась обсуждать их, доводя Дмитрия до зевоты.
— Свет, ну хватит уже эту муть читать! — рычал он через несколько дней. — Просто выбери любой!
— Я не могу «просто выбрать», это же наша с тобой финансовая безопасность, — отвечала она с лицом идеальной, непробиваемой хозяйки. И тут же включала диктофон на телефоне, который теперь всегда лежал у нее на столе экраном вниз. — Ты же сам сказал, что будешь платить. Но если с тобой что-то случится, долг-то останется на мне. Я должна быть уверена, что мы сможем его потянуть.
Он не находил, что возразить. Его раздражение росло, но он сдерживался, видя, что цель в принципе близка.
Тем временем Галина Ивановна не отступала. Она звонила каждый день, и ее голос в телефоне стал для Светланы сигналом к началу записи.
— Ну что, доченька, двигаемся к цели? — сладковато спрашивала свекровь. — Я тут уже каталог с мебелью для веранды посмотрела…
— Работаем, Галина Ивановна, — монотонно отвечала Светлана. — Изучаем предложения. Хотим лучшие условия.
— Ах, какие вы молодцы! — восклицала та. — Главное — не медлите. Ведь лето на носу, а море-то уже ждет!
Однажды вечером, вернувшись с якобы сверхурочной работы, Светлана застала их двоих на кухне. Они сидели, склонившись над планшетом, и рассматривали те самые дачи. Они ее не заметили. Она застыла в коридоре, прислушиваясь.
— Вот эта хорошая, мам, видишь, два этажа, — говорил Дмитрий.
— Маленький участок, — ворчала Галина Ивановна. — Мне надо, чтобы цветы разводить. И поближе к воде. Ты ей скажи, чтобы поторопилась. А то я чувствую, она тянет резину.
— Да она уже согласна, просто бумажки свои изучает.
— А ты на нее давь, сынок! — голос свекрови стал жестким и властным. — Не слушается — припугни. Скажи, что если не оформит в течение недели, ты ее выгонишь из квартиры. Она же у тебя прописана, но квартира-то твоя, покупка до брака! Пусть знает, где ее место.
Светлана замерла, вжавшись в стену. Ее сердце бешено колотилось, но внутри не было ни страха, ни обиды. Лишь леденящая ясность. Так вот их настоящий план. Сначала заманить в долговую яму, а если не получится — шантажировать жильем. Она осторожно, стараясь не скрипнуть полом, отступила к входной двери, громко хлопнула ею и крикнула:
— Я дома!
Шорох на кухне мгновенно прекратился. Когда она вошла, они уже сидели с невинными лицами, а на планшете была открыта не страница с дачами, а новостной сайт.
Но Светлана все поняла. Игра в кошки-мышки была окончена. Начиналась настоящая война, и теперь она знала не только свои ходы, но и ходы противника. Она тихо улыбнулась, чувствуя в кармане холодный корпус своего телефона. Его диктофон молчал, но главную улику она услышала собственными ушами. И это было даже лучше.
Неделя, данная Светланой на «изучение предложений», подходила к концу. Напряжение в квартире достигло точки кипения. Дмитрий ходил мрачный и молчаливый, бросая на нее колючие взгляды. Он чувствовал, что его водят за нос, но не мог понять, как именно.
В субботу утром раздался звонок в дверь. Светлана знала, кто это. Она была готова.
Галина Ивановна вошла, как всегда, без стука. В руках она держала не просто распечатки, а целый каталог с фотографиями дач, обведенными ярким маркером. Лицо ее сияло торжествующей уверенностью.
— Ну, мои хорошие, — объявила она, расстилая каталог на столе в гостиной. — Я тут окончательный вариант выбрала. Просто сказка! Большая терраса, вид на море. И по акции! Нужно только внести аванс до понедельника.
Она устремила на Светлану властный, не терпящий возражений взгляд. Дмитрий стоял рядом, сгорбившись, словно ожидая приказа.
— Так, Света, хватит тянуть кота за хвост, — сказал он, избегая смотреть ей в глаза. — Мама выбрала. Сегодня же едем в банк и все оформляем.
Светлана медленно поднялась с дивана. Она была спокойна. Ледяное спокойствие человека, у которого за спиной не эмоции, а аргументы.
— Нет, — произнесла она тихо, но так четко, что в комнате наступила мертвая тишина.
— Как это нет? — прошипела Галина Ивановна, ее лицо начало багроветь.
— Я не поеду в банк. И никакой кредит я оформлять не буду. Ни сегодня, ни никогда.
Дмитрий сделал шаг вперед, сжимая кулаки.
— Ты что, опять за свое? Я тебе не шутки тут шутить! Ты мне все обещала!
— Я обещала подумать. И я подумала. Ответ — нет.
Тут в разговор ворвалась Галина Ивановна. Она вскочила, тряся пальцем в воздухе.
— Ах так! Ну, тогда все ясно! Ты — жадная, бессердечная эгоистка! Ты в нашей семье чужая! Дима, немедленно выгони ее! Слышишь? Выгони эту тунеядку из своей квартиры!
И тут Светлана совершила то, чего они никак не ожидали. Она не расплакалась, не стала кричать в ответ. Она медленно, с театральной паузой, достала из кармана своего домашнего халата телефон. Разблокировала его. Сделала несколько касаний. И поставила на стол рядом с каталогом дач.
— Прежде чем кого-то выгонять, Галина Ивановна, предлагаю вам послушать кое-что, — ее голос был ровным и металлическим. — Свежие новости, так сказать.
Она нажала кнопку воспроизведения.
Из динамика телефона послышался ее собственный голос, чуть приглушенный: «…Работаем, Галина Ивановна, изучаем предложения…»
И тут же сладкий,приторный голос свекрови: «Ах, какие вы молодцы! Главное — не медлите. Ведь лето на носу, а море-то уже ждет!»
Галина Ивановна замерла с открытым ртом. Дмитрий нахмурился, не понимая.
— Что это за глупости? — попытался он перебить.
Светлана сделала паузу и перемотала запись дальше. И вот из телефона полилась та самая, недавно подслушанная фраза, сказанная жестким, командным тоном, который так не сочетался с привычным слащавым образом: «…А ты на нее давь, сынок! Не слушается — припугни. Скажи, что если не оформит в течение недели, ты ее выгонишь из квартиры. Она же у тебя прописана, но квартира-то твоя, покупка до брака! Пусть знает, где ее место.»
В комнате повисла гробовая тишина. Лицо Галины Ивановны стало серым, глаза вылезли из орбит. Дмитрий смотрел то на мать, то на телефон, с трудом соображая.
Светлана выключила запись и подняла на него взгляд.
— Я проконсультировалась с юристом, Дмитрий. Твоя мама никогда не получит свою дачу за мой счет. Требовать от меня взять кредит — это финансовое насилие. А угрожать лишением жилья — уже статья. У меня есть не только эта запись. У меня есть все. Все твои угрозы, все ее манипуляции. Все.
Он молчал, и сквозь его ярость наконец-то начал проглядывать страх. Настоящий, взрослый страх.
— Если ты продолжишь этот цирк, — продолжала Светлана, не отводя от него глаз, — эти записи увидят все твои друзья, коллеги и родственники. Им будет очень интересно узнать, как вы с мамой пытались вогнать меня в долговую яму. А еще я подам на развод. И в суде, поверь, у меня будет куда больше козырей, чем у тебя.
Лицо Дмитрия исказилось от бессильной злобы. Он был прижат к стенке, и он это понимал. Он привык давить криком и манипуляциями, но столкнулся с холодной, выверенной законом силой.
— Ты… ты сука! — выдохнул он, не в силах найти других слов.
— Да, — спокойно согласилась Светлана. — Та самая сука, которая не дала себя съесть.
Галина Ивановна, наконец, нашла в себе силы. Она не кричала, а завыла, схватившись за голову.
— Ты… ты подслушивала! Это противозаконно! Ты разрушила нашу семью! Из-за тебя мой сын…
— Твоему сыну уже сорок лет, Галина Ивановна, — перебила ее Светлана, поднимая телефон. — И пора бы ему наконец вырасти. А нашу семью разрушили не я, а ваша с ним алчность. Сеанс черной магии окончен. Прошу покинуть мою территорию.
Она указала рукой на дверь. Впервые она сказала «мою территорию», имея в виду не право собственности, а свое моральное право на этот дом, на свою жизнь.
Галина Ивановна, всхлипывая и что-то беззвучно шепча, схватила свою сумку и, не глядя ни на кого, выбежала из квартиры.
Дмитрий еще секунду постоял, пытаясь найти хоть что-то, что можно сказать, хоть какую-то опору. Но ничего не нашлось. Он плюнул, развернулся и грубо хлопнул дверью в свою комнату.
Светлана осталась одна в гостиной. Она подошла к столу, взяла свой телефон и выключила диктофон. Руки у нее не дрожали. В груди было пусто и светло. Она подошла к окну, распахнула его и вдохнула полной грудью холодный ночной воздух.
Впервые за много лет она была абсолютно свободна.
Прошел месяц. Тридцать дней, которые отделяли старую жизнь от новой. Светлана стояла посреди почти пустой комнаты в небольшой съемной квартире. Пахло свежей краской и свежестью за открытым окном. На полу стояли ее коробки с книгами, одеждой и немудреным скарбом, который она забрала с собой. Ничего лишнего. Только ее вещи.
Развод дался на удивление легко. После того оглушительного скандала Дмитрий сначала пытался изображать обиду, потом грозил, что не даст ей ничего. Но когда Светлана через своего адвоката переслала ему несколько выдержек из их переписки и расшифровку той самой ключевой записи, его пыл угас. Он понял, что в суде ему придется объясняться не только по поводу раздела их скромного имущества, но и по поводу своих угроз и требований. Он сдался, согласившись на мирное расторжение брака. Ей было все равно. Главное — вырваться.
Теперь она заваривала чай в своем новом, крошечном чайнике и ставила его на свой, невысокий столик. Смотрела в окно на незнакомый двор. Было тихо. Никто не кричал. Никто не требовал. Никто не манипулировал. Эта тишина была самым дорогим, что у нее сейчас было.
За эти недели она успела ощутить всю гамму чувств — от горьких слез по несбывшимся надеждам до странного ощущения пустоты. Но сегодня, в это утро, она чувствовала лишь одно — спокойную, глубокую усталость, как после долгой и тяжелой работы. Работы над своим освобождением.
Зазвонил телефон. Лена.
— Ну как, обживаешься? — сразу с порога спросила сестра.
— Потихоньку, — Светлана улыбнулась. — Пока все в коробках, но уже пахнет домом. Моим домом.
— Это главное. Слушай, ты не поверишь, что я вчера узнала!
В голосе Лены звенело возмущение, смешанное с торжеством.
— Встретила нашу общую знакомую, Иринку, которая в том же банке, что и твой бывший, работает. Так вот, она мне такая говорит: «А твоя невестка знает, что ее экс-супруг влез в огромный кредит?»
Светлана на мгновение замерла с чашкой в руке.
— Что?
— Да-да! Оказывается, он таки взял. Не через тебя, а на себя. И купил мамочке ту самую дачу! Твоими стараниями, видимо, не получилось, так он сам геройствовать решил.
Светлана медленно выдохнула. Она ожидала чего угодно, но не этого.
— И как? — спросила она безразличным тоном.
— А вот как! — Лена фыркнула. — Дача-то оказалась с кучей проблем, коммуникации старые, ремонт нужен капитальный. А кредит-то огромный! Теперь он его один тянет, а мамаша его там поселилась и требует, чтобы он все быстренько привел в божеский вид. Ирина говорит, он на работе злой как черт, похудел весь, вечно всем недоволен. Теперь он с ней на этой даче и живет, в долгах как в шелках. Представляешь? Получил то, чего хотел.
Светлана слушала и смотрела в свое окно. На ветке дерева за окном сидела птица и чистила перышки. Простая, обычная жизнь.
— Знаешь, Лен, — тихо сказала Светлана, отпивая глоток горячего чая. — А мне его совсем не жалко.
В этих словах не было ни злорадства, ни ненависти. Была лишь констатация факта. Он сделал свой выбор. Он получил то, к чему так стремился: жизнь, накрепко привязанную к материнской юбке и обремененную долгами за ее прихоть. Его счастье оказалось с душком безнадежной кабалы.
— И не должно быть жалко! — поддержала ее сестра. — Пусть купается в своем счастье.
Они поговорили еще немного, и Светлана положила телефон. Она допила чай, поставила чашку в раковину и снова подошла к окну. Солнце пригревало стекло. Внизу дети играли в песочнице.
Она вспомнила тот ужас, который испытала, услышав его первое требование оформить кредит. Вспомнила свое унижение, свои слезы. И тот леденящий страх, когда она поняла, что мужчина, которому она доверяла, видит в ней лишь инструмент.
Теперь все это было позади. Осталась лишь тишина. И свобода. Горькая, купленная дорогой ценой, но настоящая. Она повернулась к своим коробкам, достала ножницы и решительно вскрыла первую из них. Пора было начинать новую жизнь. Свою жизнь.