Рука Валеры дёрнулась, словно он хотел вырвать ноутбук у неё из рук, захлопнуть крышку и тем самым отменить её решение, затолкнуть слова обратно ей в горло. Но он остановился на полпути. Его ладонь застыла в воздухе, пальцы сжались в кулак так сильно, что костяшки побелели. Он начал мерить шагами небольшое пространство гостиной — от дивана до дверного проёма и обратно. Три шага туда, три обратно. Как зверь, только что осознавший размеры своей клетки.
— Ты не посмеешь, — прошипел он, не останавливаясь. В его голосе уже не было снисхождения, только голый, неприкрытый гнев. — Ты не сделаешь этого. Это наш дом. Мы его вместе выбирали. Мы делали ремонт. Вон та полка, я её сам вешал три дня! А ты хочешь всё это… пустить с молотка из-за простого приезда моей матери?
Инна медленно повернула голову и посмотрела на него. Её взгляд был спокойным, почти безразличным, как у энтомолога, наблюдающего за суетой насекомого. Она прижала ноутбук к себе, словно защищая не технику, а своё право на это решение.
— Это не из-за простого приезда, Валера. Это из-за твоего предательства. И да, я сделаю это. Ты не оставил мне выбора.
Он резко остановился прямо перед ней. Его лицо было в нескольких сантиметрах от её лица. Он дышал тяжело, с шумом, и она чувствовала его горячее, пахнущее ужином дыхание. Он пытался задавить её своей близостью, своей физической массой.
— Выбора? Я не оставил тебе выбора?! А какой выбор ты оставила мне? Мне что, отказаться от собственной матери? Сказать ей: «Не приезжай, моя жена-королева против»? Ты этого хотела?!
И тут ледяная плотина внутри неё рухнула. Но это не был поток слёз или криков. Это был селевой поток холодной, концентрированной ярости. Её голос не стал громче, но в нём зазвенела сталь.
— Да ты же сам сказал, что твоя мать больше никогда не переступит порог нашей квартиры! А теперь что? Ты решил переобуться в хорошего сыночка, и это после того, как она чуть не прибила меня год назад?!
Она сделала шаг ему навстречу, заставив его инстинктивно отступить.
— Или ты забыл? Забыл, как ты сам сидел на этой самой кухне, бледный как полотно, и собирал осколки штукатурки со стены? Как от тебя несло валерьянкой, потому что ты испугался больше меня? Ты забыл свои слова? «Инночка, прости, она сама не своя, я не знаю, что на неё нашло, я клянусь, ноги её здесь не будет!». Это были твои слова, Валера! Твои! А теперь ты «переосмыслил» и оказалось, что это я её «спровоцировала»! Чем? Тем, что дышала в её присутствии?
Он смотрел на неё, загнанный в угол её словами, её памятью. Он пытался что-то сказать, но она не дала ему.
— Ты слабый, Валера. Ты до дрожи в коленках боишься свою мать. И чтобы оправдать свой страх, ты готов растоптать меня, наши годы, твои собственные клятвы. Ты готов убедить себя и меня, что чёрное — это белое. Что летящая в меня сковородка — это моя вина.
Он отвернулся, не в силах выдерживать её взгляд. Его лицо исказилось. Он проиграл этот раунд и знал это. И тогда он сделал то, что делают все слабые люди, когда проигрывают, — позвал на помощь того, кто сильнее. Он вытащил из кармана телефон и быстро набрал номер.
Инна смотрела, как он прикладывает телефон к уху. Она уже знала, кому он звонит. Это был последний гвоздь.
— Да, мам, привет… — его голос стал жалобным, мальчишеским. — Мам, тут такое дело… Да, я сказал ей. И ты не представляешь, что она устроила… Нет, она не кричит. Хуже. Она… она решила продать нашу квартиру. Прямо сейчас. Да, из-за твоего приезда… Я говорю ей, что она не права, а она… Она не в себе, мам. Совсем. Тебе нужно приехать. Да, в среду. Приезжай, и мы поговорим с ней вместе. Ты должна мне помочь.
Он говорил, а Инна смотрела на него, и в её душе не осталось ничего. Ни злости, ни обиды. Только выжженная земля. Он только что официально заключил против неё союз с женщиной, которая пыталась её покалечить. Он вызвал на поле боя тяжёлую артиллерию. И она поняла, что ужин был не началом конца. Начало конца было сейчас. В этот самый момент.
Среда наступила с неотвратимостью катящегося под откос валуна. Последние два дня прошли в густом, удушающем молчании. Валера пытался заговаривать с Инной, делал вид, что ничего не происходит, даже пытался неловко обнять её у входа, уходя на работу. Она не отталкивала его, но и не отвечала. Её тело становилось инертным, чужим в его руках. Она просто ждала. А квартира тем временем наполнялась тихим предсмертным хрустом: в углу гостиной выросла аккуратная стопка картонных коробок, перевязанных скотчем.
Звонок в дверь прозвучал ровно в три часа дня, пронзительный и требовательный. Валера, который отпросился с работы пораньше, бросился открывать. На пороге стояла Тамара Борисовна. Невысокая, плотная женщина с жёстко поджатыми губами и взглядом прокурора. В одной руке она держала сумку-тележку, набитую, вероятно, домашними соленьями и праведным гневом, в другой — дамскую сумочку, которой, казалось, можно было при необходимости обороняться.
— Ну, здравствуй, сынок, — провозгласила она, входя в прихожую и окидывая всё хозяйским взглядом. Её глаза тут же наткнулись на коробки. — Это что ещё за бардак? Перестановку затеяли?
Из гостиной вышла Инна. Она была одета не по-домашнему: в строгие джинсы, кашемировый свитер. Она держала в руках телефон. Она посмотрела на Валеру, потом её взгляд скользнул мимо свекрови, словно та была элементом интерьера, пустым местом, и снова остановился на муже.
— Ну здравствуй, невестушка, — с ядовитой любезностью протянула Тамара Борисовна, делая шаг навстречу. — Не обнимешь свекровь? Или корона упадёт?
Инна не шелохнулась. Она даже не моргнула. Она продолжала смотреть на Валеру, и в этом взгляде было столько ледяного презрения, что он невольно поёжился.
— Валера, — вмешался он в повисшую тишину, его голос звучал неуверенно и фальшиво. — Мама с тобой говорит. Поздоровайся.
Тамара Борисовна, не дождавшись ответа, прошла в гостиную, её каблуки громко цокали по ламинату.
— Так вот оно что… Вещички собрала? Решила мужа шантажировать? — она презрительно пнула носком туфли одну из коробок. — Думала, он за тобой на коленях поползёт? Глупая. Валера, объясни своей жене, что так себя не ведут.
Инна медленно перевела взгляд с лица мужа на свой телефон. В этот момент он завибрировал, издав короткое, деловое жужжание. Этот звук разрезал напряжённую атмосферу в комнате, как скальпель разрезает живую ткань. Она посмотрела на экран, и уголок её губ едва заметно дрогнул, но это не было улыбкой. Это было что-то другое. Окончательное.
— Мне только что написал риелтор, — сказала она, обращаясь исключительно к Валере. Её голос был ровным и спокойным, как у диктора, зачитывающего прогноз погоды. — Нашёлся покупатель. Компания, которая выкупает объекты для своих сотрудников. Их устраивает цена и состояние квартиры. Они готовы внести задаток уже завтра утром.
Валера застыл. Слова не сразу дошли до его сознания. Он смотрел то на жену, то на мать, которая тоже замолчала, пытаясь понять суть происходящего.
— Что… Что ты такое говоришь? Какой покупатель? Инна, прекрати этот цирк!
— Это не цирк, Валера, — она сделала шаг к нему. — Это бизнес. Сделку закрываем на следующей неделе. Твоя доля, пятьдесят процентов от итоговой суммы за вычетом комиссии агентства, будет перечислена тебе на счёт. Реквизиты я им твои уже отправила, взяла из нашего старого договора по вкладу.
Тамара Борисовна наконец обрела дар речи.
— Ты что удумала, аферистка?! Ты решила моего сына обобрать, на улице оставить?!
Но Инна её по-прежнему не видела и не слышала. Она подошла к вешалке в прихожей и сняла свою лёгкую куртку. Рядом на полу стояла небольшая спортивная сумка, собранная заранее.
— Так что, — она накинула куртку, её взгляд в последний раз встретился со взглядом Валеры, — у тебя и твоей мамы есть несколько дней, чтобы собрать вещи и съехать. Можешь не торопиться, новые жильцы въедут только через две недели. Успеете.
Она взяла сумку. Открыла входную дверь. Не было хлопка. Не было крика. Не было последней фразы, брошенной через плечо. Она просто шагнула за порог и тихо прикрыла за собой дверь. Щёлкнул замок.
Валера и Тамара Борисовна остались одни посреди гостиной. Он смотрел на закрытую дверь, и до него медленно, мучительно доходило, что это конец. Не скандала. Не брака. А всего. Его мира. Тамара Борисовна что-то говорила, возмущалась, обещала «поставить её на место», но её голос доносился до него как будто из-под воды. Он смотрел на коробки, на след от сковородки на стене, который они так и не заделали, и понимал, что мама приехала в среду. И она их застала. Прямо на руинах его жизни…
