Осколки хрустального бокала мы собирали вместе, молча. Я ходила на кухню за совком и веником, а когда вернулась, увидела, что Виктор стоит на коленях и бережно собирает самые мелкие кусочки.
— Поаккуратнее, родной, там острые кусочки, — прошептала я, боясь спугнуть этот момент.
Когда он поднял лицо, меня поразили две блестящие влажные полоски, пересекавшие его щёки, словно серебряные ручейки.
— Ирочка, прости дурака, — его голос сорвался, будто струна. — Я… я совершенно не отдавал себе отчёта… Что я натворил… Как позволил ей помыкать нами… Унижать тебя…
Опустившись рядом, я коснулась коленями мягкого ковра и заглянула в его покрасневшие глаза.
— Почему ты все эти годы не мог сказать ей твёрдое «нет»?
Виктор покачал головой.
— Не знаю… Может, потому что она старшая. Всегда была старшей. После смерти отца мама много работала, и Лида… она заботилась обо мне. По-своему. Командовала, конечно. Решала за меня. Но заботилась.
Он вздохнул.
— А потом это просто стало привычкой. Лида говорит — я делаю. Даже когда появилась ты, я… я как будто не мог найти в себе сил ей противостоять.
— А сегодня смог, — тихо сказала я, осторожно касаясь его руки.
— Да, — он поднял на меня глаза, полные какого-то нового выражения — решимости, может быть? — Смог. Потому что понял вдруг, что могу потерять тебя. Настоящее. Ради прошлого, которого уже нет.
В этот момент зазвонил телефон. Мы оба вздрогнули. Виктор медленно поднялся и подошёл к аппарату.
— Да, Лида, — сказал он после паузы.
Я видела, как напряглись его плечи.
— Нет, я не передумал… Да, я именно это имел в виду… Нет, я не буду извиняться…
Я наблюдала за его лицом — открытым, с проступающими каплями пота на лбу. Ему было трудно. По-настоящему трудно. Но он не отступал.
— Послушай, Лида, я не говорю, что ты не можешь больше приходить. Я говорю, что ты не можешь больше забирать наши вещи без разрешения… Да, именно так — НАШИ вещи…
Он бросил на меня быстрый взгляд и вдруг улыбнулся — неуверенно, но искренне.
— Знаешь что, Лида? Давай поговорим об этом позже. Когда ты успокоишься. А сейчас мне нужно помочь Ирине… Да, именно сейчас…
Он положил трубку и повернулся ко мне.
— Она в ярости, — сказал он с нервным смешком. — Говорит, что я предал её и память мамы.
— И что ты думаешь? — осторожно спросила я.
Виктор опустился обратно на пол, помогая мне собирать последние осколки.
— Я думаю… я думаю, что мама хотела бы, чтобы я был счастлив. По-настоящему счастлив. С тобой.
Прошла неделя. Лидия не звонила и не приходила. В доме воцарился непривычный покой. Я разыскала ключи от всех шкафов и буфетов, открыла их — впервые за долгое время в нашем доме исчезло ощущение осады.
Тем субботним утром я проснулась от запаха кофе. Виктор редко вставал раньше меня, а готовил ещё реже. Заинтригованная, я накинула халат и пошла на кухню.
Он стоял у плиты, неумело переворачивая блинчики. На столе уже стояли две чашки кофе и вазочка с вишнёвым вареньем.
— С пробуждением, соня, — его голос звучал необычно бодро, а губы растянулись в широкой улыбке. — Присаживайся к столу, моё фирменное блюдо почти готово.
Безмолвно я скользнула на стул, завороженно наблюдая за его уверенными движениями у плиты. Что-то неуловимо преобразилось в его облике за семь коротких дней. Словно внутренний стержень, прежде гнущийся под малейшим ветерком, вдруг стал прочным и несгибаемым.
— Прошу любить и жаловать, — с шутливым поклоном он водрузил передо мной тарелку с неровными, слегка подгоревшими по краям, но источающими умопомрачительный аромат блинчиками. — Умоляю, не хихикай над моими кулинарными экспериментами — руки помнят, но немного разучились.
— Они идеальные, — сказала я искренне.
Мы завтракали в уютном молчании, и я ловила себя на мысли, что давно не чувствовала себя так хорошо в собственном доме.
— Я вчера звонил Лиде, — вдруг сказал Виктор, отставляя пустую чашку.
Я напряглась.
— И что?
— Битый час мы перебрасывались словами — то раскалёнными, то ледяными, — произнёс он, разглядывая свои ладони, будто видел их впервые. — Попросил прощения за резкость тона, за то, что повысил голос. Но ни словом не раскаялся в сути сказанного. Растолковал ей чётко: больше нет дороги в наш дом для её загребущих ручек без нашего на то согласия.
— И как она отреагировала?
— Сначала кричала. Потом плакала, — он вздохнул. — В конце концов согласилась вернуть супницу твоей бабушки и нашу свадебную скатерть. Сказала, что остальное… остальное ей действительно дорого как память о маме.
Я молчала, обдумывая услышанное.
— Я сказал, что мы сами решим, что оставить, а что можно ей отдать, — продолжил Виктор. — Например, сервиз, который стоит у нас в дальнем ящике буфета… Мы им почти не пользуемся, а для Лиды это воспоминания о детстве.
Он поднял на меня глаза.
— Ты не против?
Я покачала головой.
— Не против. Но решать должны мы вместе. Не она за нас.
— Точь-в-точь этими словами я её и огорошил, — на лице Виктора расцвела улыбка, преобразившая его черты. — А знаешь, в чём самая невероятная загвоздка? К финалу нашей словесной дуэли она словно сдулась… утихомирилась. Представляешь, даже спросила о твоём самочувствии, причём без обычного яда в голосе!
— Это что, параллельная вселенная? — у меня буквально отвисла челюсть от изумления.
— Ага, — он энергично качнул головой. — И даже намекнула, что может нагрянуть к нам в гости через недельку. Представляешь? Просто по-родственному посидеть, поболтать. Без всей этой… — он широким жестом обвёл пространство кухни, — партизанской войны за фамильное серебро и жизненное пространство.
— Как думаешь, стоит ей доверять? — спросила я, затаив дыхание.
Его брови сошлись на переносице, образуя глубокую морщинку размышления.
— Честно? Сомневаюсь. Может, это очередная хитрость. А может, и правда что-то в ней щёлкнуло, переключилось… — он потянулся через стол и накрыл мои пальцы своей тёплой ладонью. — Но одно могу обещать наверняка: отныне всё изменится кардинально. Никому — ни Лидке, ни кому-либо ещё — я не позволю рушить крепость нашего счастья, нашего дома.
Я сжала его ладонь, чувствуя, как внутри разливается удивительное тепло. Впервые за долгое время я могла назвать это чувство по имени — уверенность. Уверенность в муже, в нашем доме, в нашем будущем.
Мы сидели на кухне, держась за руки над остатками завтрака, и за окном разгорался яркий весенний день — чистый и полный обещаний.
Лидия пришла через десять дней — с тортом и хризантемами. Я открыла ей дверь и увидела перед собой не ту надменную женщину, которая ещё недавно нагло уносила из нашего дома вещи, а немолодую, уставшую женщину с осторожной улыбкой.
— Ирина, можно войти? — спросила она тихо.
Я посторонилась, пропуская её в прихожую.
— Виктор дома?
— Скоро будет. Поехал за продуктами.
Мы прошли на кухню. Я поставила чайник, достала тарелки. Лидия стояла у окна, теребя край своей кофты.
— Знаешь, я тут подумала… — начала она, не глядя на меня. — Может, мне действительно не стоило… ну, забирать ваши вещи без спроса.
Я молча доставала чашки из шкафа.
— Просто после маминой смерти… я как будто потеряла часть себя, — голос Лидии дрогнул. — А потом, когда стала забирать её вещи, мне казалось, что я возвращаю себе кусочки прошлого. Нашего с Витей детства. Понимаешь?
Я поставила чашки на стол и подняла глаза.
— Понимаю, Лида. Но нельзя строить своё счастье, разрушая чужое.
Она кивнула, и я с удивлением увидела, что на её глазах блестят слёзы.
— Вот, кстати, — она полезла в сумку. — Я принесла супницу твоей бабушки и вашу скатерть. А ещё альбом с фотографиями — нашёл у меня на антресоли. Наверное, случайно прихватила вместе с другими вещами…
В этот момент в прихожей хлопнула дверь, и мы обе замерли, глядя на входную дверь кухни. Виктор застыл на пороге, с пакетами в руках, переводя взгляд с сестры на меня и обратно.
— Лида? — неуверенно произнёс он. — Ты… пришла.
— Пришла, — она улыбнулась, вытирая глаза. — С миром. И тортом.
Виктор поставил пакеты на пол и шагнул к сестре. Она поднялась ему навстречу, и они обнялись — неловко, но искренне.
Я тихо вышла из кухни, оставляя их наедине. Им было о чём поговорить — о маме, о детстве, о той черте, которую нельзя переступать, даже если ты старшая сестра.
В гостиной я остановилась у серванта, глядя на наши вещи — простые и дорогие сердцу, наполненные не только воспоминаниями, но и надеждами на будущее. Теперь они были в безопасности. Как и наш дом.
Из кухни доносились голоса Виктора и Лидии — негромкие, спокойные. Иногда прерываемые смехом или всхлипываниями. Они строили мосты через пропасть, которую сами же и создали.
А я стояла у окна в нашей гостиной, в нашем доме, который мы защитили. И впервые за долгое время чувствовала, что всё будет хорошо.
На улице начинался дождь, но капли на стекле казались мне не слезами, а крошечными бриллиантами, сверкающими в лучах пробивающегося сквозь тучи солнца.
Впереди была целая жизнь. И я знала теперь — в этой жизни моё слово что-то значит. Наш дом — неприкосновенен. Наше счастье — в наших руках.
А вещи… Вещи всегда останутся просто вещами. Важно лишь то, какие истории мы с ними связываем и какими чувствами наполняем.
И наша история только начиналась.
