Утро было серым и промозглым. Нина Петровна не спала всю ночь, прислушиваясь к каждому шороху.
Подруги остались с ней, устроившись на диване. Их присутствие было единственным, что удерживало ее от паники.
Ровно в десять раздался настойчивый звонок в дверь. Нина вздрогнула. Зинаида жестом показала ей сидеть на месте.
— Спокойно. Это наш голубь прилетел.
Звонок повторился, теперь уже более требовательно. Затем послышались удары в дверь.
— Мам, открывай! Я знаю, что ты дома! Не устраивай цирк!
Голос Игоря был раздраженным. Он явно не ожидал сопротивления. Рядом с ним переминался с ноги на ногу мужчина с портфелем — нотариус, выглядевший крайне неловко.
— Нина Петровна, откройте, пожалуйста, — проговорил он неуверенно. — Нам нужно лишь подписать бумаги.
Зинаида подошла к двери.
— Уходите, — сказала она громко и четко. — Никто вам не откроет. И никаких бумаг подписывать не будет.
За дверью наступило молчание. Затем Игорь снова забарабанил, уже кулаком.
— Тетя Зина, это не ваше дело! Не лезьте! Мама, я сейчас вызову полицию и МЧС! Скажу, что тебе плохо!
Именно в этот момент на лестничной площадке остановился лифт. Двери открылись, и из него вышла высокая, стройная женщина.
Она поставила на пол небольшой чемодан и спокойно посмотрела на брата, колотящего в дверь собственной матери.
— Что здесь происходит, Игорь?
Игорь замер, его рука застыла в воздухе. Он медленно обернулся.
— Лена? Ты… как ты здесь?
— На самолете, — ее голос был ледяным. — Купила билет и прилетела. Услышала, что ты решил маму нашей квартиры лишить. Решила поучаствовать.
Она подошла ближе. В ее взгляде не было ни ярости, ни обиды. Только холодное, стальное презрение. Нотариус, почувствовав, что дело принимает скверный оборот, поспешно ретировался.
— Это не то, что ты думаешь… — начал было Игорь. — Я о ней забочусь…
— Заботишься? — Лена усмехнулась. — Ставя ультиматумы? Дом престарелых или квартира? Отличная забота. Ты хоть понимаешь, что наделал?
Она достала телефон.
— Я только что говорила с юристом. Любая попытка давления на пожилого человека — это статья. Любая попытка признать ее недееспособной без серьезных медицинских оснований — тоже.
И я найму лучших врачей и юристов, чтобы доказать, что мама в своем уме. А вот твою репутацию это разрушит. Хочешь попробовать?
Игорь смотрел на сестру, и его уверенность испарялась на глазах. Он увидел перед собой не просто Лену, а силу, с которой ему не справиться.
— Я… я просто хотел как лучше, — пробормотал он.
— Уходи, — сказала Лена. — И не появляйся здесь, пока я сама тебе не позвоню. И забудь мамин номер телефона. Теперь все общение будет только через меня.
Он бросил на нее полный ненависти взгляд, развернулся и быстро зашагал вниз по лестнице.
Лена повернулась к двери и тихо постучала.
— Мам, это я. Открой.
Дверь распахнулась. Нина Петровна бросилась к дочери, обняла ее и заплакала. Впервые за эти сутки. Это были слезы не горя, а освобождения.
Через неделю, провожая Лену в аэропорту, Нина Петровна сказала:
— Я его прощу. Когда-нибудь. Он все-таки мой сын.
— Простишь, — кивнула Лена. — Но не подпускай близко. Твое сердце слишком дорого стоит, чтобы позволять его топтать. Даже сыну.
Нина Петровна вернулась в свою квартиру. Она была одна, но больше не чувствовала себя одинокой.
Она знала, что у нее есть крепость. И эта крепость — не стены, а любовь.
***
Прошло два года.
Осень в этом году выдалась на удивление теплой и солнечной. Нина Петровна стояла на балконе, поливая свои цветы.
Фикус, который Игорь когда-то брезгливо трогал, разросся, его глянцевые листья жадно ловили свет.
Теперь он был не просто растением, а символом ее возрожденной жизни.
После того страшного дня ее квартира словно наполнилась новым воздухом. Сначала благодаря Лене, которая пробыла с ней почти месяц, наводя порядок не только в документах, но и в душе.
А потом — благодаря подругам. Зина и Галина вытащили ее в клуб для пенсионеров, где, к своему удивлению, Нина Петровна увлеклась скандинавской ходьбой.
Дважды в неделю они с подругами, вооруженные палками, бодро шагали по парку, обсуждая не болячки, а рецепты, книги и внуков.
Нина Петровна похудела, посвежела, в глазах появился озорной блеск, который, как она думала, давно угас.
Телефонный звонок прервал ее мысли. Номер был знакомый. Сердце больше не екало при виде его.
— Да, Игорь, — ответила она ровно.
— Мам, привет. Как ты? — голос сына в трубке был тихим, почти робким. В нем не осталось и следа былой металлической самоуверенности.
— Все хорошо, спасибо. Мы вот с девочками собираемся в парк.
— Понятно… Я это… Может, тебе привезти что-нибудь? Или помочь?
Это был их стандартный диалог, повторяющийся раз в месяц. Он звонил, спрашивал, предлагал помощь.
Она вежливо отказывалась. Лена настояла на таком формате общения: никаких визитов без предупреждения, никаких ультиматумов.
Только короткие, формальные звонки.
— Не нужно, сынок. У меня все есть. Как у тебя дела? Как внуки?
Он что-то скомкано рассказал про работу и про то, что дети пошли в новый кружок. В его голосе сквозила вечная усталость и какая-то потерянность.
Нина Петровна больше не злилась на него. Она чувствовала лишь глухую, материнскую жалость.
Он проиграл. Проиграл не битву за квартиру, а что-то гораздо более важное.
— Ну, бывай, — сказала она, завершая разговор. — Звони.
Она положила трубку и посмотрела на город, залитый солнцем. Она простила его. Не ради него — ради себя.
Обида была тяжелым камнем, который мешал идти вперед. Она его отпустила. Но забыть — не забыла. Тот день стал для нее прививкой.
Болезненной, но необходимой. Прививкой от слепой материнской любви, готовой на любые жертвы.
В кармане завибрировал планшет — видеозвонок от Лены. На экране появилось улыбающееся лицо дочери и две смешные макушки ее детей.
— Бабуля, привет! А мы тебе воздушный поцелуй шлем!
Нина Петровна рассмеялась. Ее дом был полон любви. Настоящей. Той, что не требует ничего взамен, а просто есть.
Той, что не ставит ультиматумов, а дает крылья. Она поднесла руку к камере, посылая поцелуй в ответ.
Ее крепость выстояла. И теперь она знала, что главный ее защитник — она сама.
