Он увеличил снимок, пока экран не задрожал. Её отец — тот самый миллиардер-судовладелец, чьё имя мелькало в Forbes. Мать — филантроп, построившая десятки клиник. Алиса же, в платье, которое стоило больше его годовой аренды, держала в руках не швабру, а бокал с шампанским, чьи пузырьки смеялись над ним.
«Так ты… была одной из них с самого начала?» — прошептал Максим, роняя телефон на пол. Вспомнились её слова: «Я убираю не потому, что должна, а потому, что хочу понимать ценность труда». Он тогда счёл это оправданием нищеты.
Ночью он брёл по пляжу возле порта, где теперь работал грузчиком. Волны бились о камни, как его мысли — о череп. В кармане жгло письмо от отца: «Ты больше не Светлов. Даже прах матери стыдится тебя».
Вдруг в темноте мелькнул силуэт. Женщина в чёрном плаще стояла у воды, лицо скрыто капюшоном.
«Ищешь правду в волнах? — голос Алисы прорезал ночь. — Она всегда была перед тобой. Ты просто закрывал глаза».
Он шагнул к ней, но споткнулся о якорную цепь.
«Зачем ты пришла? Чтобы посмеяться?»
«Чтобы вернуть тебе то, что ты потерял. — Она бросила ему песок, который рассыпался сквозь пальцы. — Твою гордость. Она была такой же иллюзией, как и моя «бедность»».
Наутро Максим узнал, что отель «Лазурный» куплен семьёй Алисы. В холле висел её портрет с подписью: «Чистота начинается с уважения, а не с тряпки». Его уволили — автоматическим письмом, без объяснений.
Сейчас он мостит дорожки в парке, где когда-то гулял с ней. Иногда туристы бросают монеты, принимая его за бездомного. Однажды в фонтане он нашёл кольцо — дешёвую подделку, которую когда-то подарил Алисе. На внутренней стороне гравировка: «Спасибо. Ты был лучшим уроком смирения».
А она, как океан, осталась недосягаема. Её семья открыла школу для волонтёров, где учат, что честность не продаётся за блеск. Максим иногда видит рекламу: Алиса в униформе с лозунгом «Настоящая роскошь — не бояться испачкать руки».
Он понял слишком поздно: песок времени нельзя удержать. Можно лишь выбрать — строить из него замки или слепые стены. Алиса выбрала первое. Он же теперь лишь подметает осколки собственного тщеславия, зная, что даже бриллианты когда-то были углём, который не боялся давления.
Слухи о банкротстве Светловых поползли, как дым от горящего особняка. Сначала от них отвернулись поставщики, потом банки потребовали досрочного погашения кредитов. Отец Максима метался по кабинету с позолотой, крича в трубку: «Это чёртов заговор!» Но экраны новостей уже пестрели заголовками: «Корпорация Sokолов раскрыла схему уклонения Светловых от налогов. Миллиарды — в пепел».
Алиса появилась на пороге их дома в тот же вечер. В чёрном костюме, с папкой в руках, она напоминала ангела возмездия.
«Ваш долг перед банком — наш теперь, — её голос звучал холоднее мрамора в холле. — Завтра здесь откроют приют для бездомных. Иронично, не правда ли? Вы станете первыми постояльцами».
Максим, сидя на разбитой лестнице, смотрел, как рабочие выносят фамильные портреты. Прадед-генерал упал лицом в грязь у входа.
«Зачем? — хрипел он. — Ты же отомстила мне давно…»
Алиса наклонилась, подбирая осколок хрустальной вазы:
«Это не месть. Просто мы чистим мир от мусора. А вы… вы давно им стали».
Родители, лишённые виз и счетов, сбежали в провинцию. Максим остался в городе, работая дворником в том самом приюте. Иногда он видит, как к зданию подъезжает чёрный Rolls-Royce. Дети бегут к Алисе, обнимая её, а она раздаёт им книги с надписью: «Даже пыль может стать фундаментом».
Однажды он нашёл в мусоре старую тетрадь. На последней странице её почерк:
«Семья — не фамилия. Это те, кто остаётся, когда рушится трон. Твой трон рассыпался. Насыпишь ли ты себе новый из осколков?»
Он разорвал лист, но ветер разнёс клочья по двору. Теперь, подметая их, Максим смеётся. Смеётся, пока слёзы не стирают границу между чистотой и грязью.
А особняк Светловых всё же обрёл новых хозяев. На табличке у входа — гравировка: «Здесь учат, что богатство меркнет, а доброта — вечна». И никто не догадывается, что тени прошлого иногда подметают полы по ночам, пытаясь собрать рассыпанную гордость в пылесос.
