Светлана Петровна била кулаком в дверь, её голос, обычно холодный и властный, теперь дрожал от истерики:
— Серёжа! Ты слышишь?! Она меня выгнала! Твоя жена… тварь… замки сменила!
Телефон был на громкой связи. Алёна, прижавшись спиной к стене, слышала, как Сергей пытается перекричать материнский вой:
— Мама, успокойсь! Я через три дня вернусь, мы всё обсудим…
— Обсудим?! — свекровь закатила глаза, будто он предложил ей сжечь семейный архив. — Это мой дом! Я тут обои клеила, пока ты в колготках ползал! Алёна… да она даже детей родить не может, в отличие от Лены!
Последняя фраза повисла в тишине. Даже соседи, выглядывающие из-за дверей, замерли. Алёна сглотнула ком в горле — они с Сергеем никому не рассказывали о выкидыше.
— Мама, хватит! — рявкнул Сергей так, что свекровь отшатнулась. — Ты перешла все границы. Уходи. Сейчас.
— Ты… ты ей поверил?! — её голос вдруг стал детским, плачущим. — Она тебя против меня настроила! Я же жизнь ради тебя положила …
Соседка с пятого этажа, тётя Лида, вышла на площадку в бигудях и халате:
— Петровна, да успокойтесь вы! Всё равно квартал слышит.
— Молчите, старая! — рявкнула Светлана Петровна, но тут же обмякла, схватившись за сердце. Театрально. Слишком театрально.
Алёна, глядя в глазок, вспомнила, как та же поза была у Лены на фото из больницы — свекровь даже трагедии копировала.
— У тебя давление, — вдруг сказал Сергей, его голос стал стальным. — Вызывай скорую. Или такси. Выбирай.
Свекровь замерла. Потом медленно поднялась, отряхнула пальто и прошипела в телефон:
— Ты больше не мой сын.
Но когда она повернулась к лифту, Алёна заметила, как та украдкой вытирает ладонью щёку.
Прошло три дня, свекорь больше не появлялась. Ждала когда приедет сын.
Сергей только успел поставить сумку в прихожей, как в дверь врезался кулак. Знакомый стук — быстрый, яростный. Алёна потянулась к замку, но он остановил её взглядом: «Я сам».
Светлана Петровна ворвалась в квартиру, как ураган, пахнущий духами «Красная Москва» и горечью.
— Наконец-то ты дома! — её пальцы вцепились в рукав сына. — Ты представляешь, что эта… эта твоя жена устроила? Выбросила меня, как собаку! Лена бы никогда…
— Хватит! — Сергей отстранил её руку, и Алёна впервые увидела, как он дрожит от гнева. — Ты всё ещё сравниваешь? Лена ушла. Она ушла от меня, мама. Потому что я был тенью, которую ты вырастила. А Алёна… — он обернулся, ища глазами жену, — она осталась. Даже когда ты делала всё, чтобы её спугнуть.
Свекровь побледнела. Она выпрямилась, принимая позу генерала перед боем:
— Лена дарила тебе галстуки от Armani. Готовила фуа-гра. А эта… — она презрительно кивнула на Алёну, — кормит тебя пельменями из магазина!
Алёна неожиданно рассмеялась. Громко, истерично, до слёз.
— Вы правда не поняли? — она вытерла глаза, подходя к стене, где висел их с Сергеем коллаж из походных фото. — Он ненавидит фуа-гра. После ваших «ужинов при свечах» он ночами ел тушёнку у меня на кухне. Потому что я не заставляю его носить маску вашего «идеального сына».
Сергей молча достал из сумки смятый конверт. Высыпал на стол фотографии: Лена на фоне Эйфелевой башни, Лена в ресторане, Лена с учебником по юриспруденции.
— Ты знаешь, что она говорила о тебе? — он ткнул пальцем в снимок. — «Твоя мать — чудовище. Я не рожу детей, пока она жива». Вот почему она ушла. Не из-за меня. Из-за тебя.
Светлана Петровна отступила, будто её ударили. Алёна подняла с пола коробку с альбомом, где Лену заклеили её фото:
— Вы хотели, чтобы я стала её копией? Не выйдет. Но если хотите… — она открыла альбом на пустой странице, — здесь место для бабушки. Но только если вы научитесь любить настоящих, а не выдуманных людей.
Светлана Петровна стояла на пороге, сжимая в руках сумку с пирогами. Не теми, что «Лена бы одобрила», а с вишней — Алёна как-то обмолвилась, что любит именно такие.
— Я… я хотела просто отдать. И сказать спасибо, — она протянула пакет, не заходя внутрь. — За терпение.
Алёна взяла пироги, удивлённая непривычной робостью в голосе свекрови. Та уже развернулась к лифту, когда Сергей окликнул:
— Мама, заходи. Чай пить будем.
Она замерла, словно не веря своим ушам. Потом кивнула, аккуратно вытерла ноги и, сняв туфли, осталась в носках — раньше она этого никогда не делала.
Светлана Петровна больше не приходила без звонка. Не трогала шторы. Не упоминала Лену. Вместо этого она:
Присылала рецепты. Но не те, что «надо», а странные, с пометкой «Думала, вам понравится» суп с имбирём, печенье с перцем чили. Алёна подозревала, что свекровь экспериментирует впервые в жизни.
Дарила книги. Не про идеальный брак, а романы, где герои искали себя. На обложке одной было написано: «Возможно, это не про нас, но вдруг…»
Научилась молчать. Когда однажды Алёна разбила вазу — подарок Лены, — Светлана Петровна лишь вздохнула: «Судьба, наверное. Новая купим?»
Осенью Алёна попала в больницу. Светлана Петровна, узнав, примчалась с чемоданом супов, но остановилась у двери палаты:
— Можно? — спросила впервые за всё время.
Она сидела рядом, пока Сергей был на работе, читала вслух детективы и ни разу не сказала: «Лена так не болела». А когда Алёна расплакалась от гормонов и страха, свекровь обняла её так, будто боялась раздавить:
— Ты сильная. Мы справимся.
На Рождество они собрались втроём. Светлана Петровна принесла старый альбом, но вместо фото Лены внутри были пустые страницы.
— Давайте заполним, — сказала она, протягивая Алёне камеру. — Начнём с сегодняшнего дня.
Позже, разглядывая снимки (Сергей с мукой на носу, Алёна в смешном колпаке, свекровь, осторожно пробующая имбирный эль), Светлана Петровна прошептала:
— Простите, что глава про Лену была такой длинной.
— Зато следующие пишем вместе, — улыбнулась Алёна.
Когда родилась внучка, Светлана Петровна подарила ей серебряную ложку с гравировкой: «Создавай свою историю». А себе купила такую же — «на память».
